«Я не понимаю: он хочет что-то сказать — или укусить меня своими белыми острыми зубами?» — вспоминала Белла первую встречу с Марком Шагалом.
Белла Шагал записала свои воспоминания на идише. «Неуклюжим родным языком, на котором я, пожалуй, и не говорила с тех пор, как покинула родительский дом». В 2025‑м вышел перевод на белорусский двух ее книг — «Запаленыя свечкі» і «Першая сустрэча» — вместе с рисунками.
Белла была из состоятельной и очень ортодоксальной еврейской семьи — из любавичских хасидов. Ее отец Шмуэль-Ноах Розенфельд был талмудистом. Некоторое время он возглавлял начальную школу для бедных детей. Мать Фрида (все звали ее Алта) — дочь богатого витебского купца.
Фрида руководила двумя ювелирными магазинами. Интересно, что одна из кассирш, которая жила в другом конце города, на работу уже тогда добиралась на трамвае. Первый в Беларуси трамвай появился как раз в Витебске в 1889 году.
Магазины эти в 1919 или 1920 году закрыли чекисты и реквизировали оттуда все ценности.
Был у семьи и магазин часов — они особенно завораживали маленькую Башеньку (так ласково называли Беллу в детстве).
Семья Розенфельд жила в большом доме купца Виттенберга — снимала почти весь этаж одного крыла. Основную же часть этого здания занимала гостиница. Дом этот находился на нынешней улице Ленина, там где стоит памятник князю Ольгерду.
В семье росло восемь детей. Белла — самая младшая (но об этой загадке с возрастом позже). Поддерживать порядок в доме помогали кухарка и служанка.
Воспоминания Беллы о детстве погружают в уютный, мистический и ароматный мир.
Ни в коем случае не читайте книгу на голодный желудок! Много воспоминаний там посвящено традиционной еврейской еде. Кухарка Розенфельдов то выпекает традиционную еврейскую халу (из сдобного теста в виде плетенки), то жарит на гусином жиру латкес (знакомые нам драники у евреев были традиционным блюдом на Хануку), то готовит тейглах (подсушенные шарики теста, сваренные в меде и посыпанные маком или корицей).
С Шагалом Белла познакомилась в 1909 году. Она вспоминает, что в тот день забежала к подруге Тее Брахман, с которой не виделась все лето, чтобы рассказать все, что с ней случилось за эти месяцы. Тея почему-то все время чувствовала себя неловко и краснела. Оказалось, в кабинете ее отца прятался молодой человек — Шагал. Тея была прогрессивной девушкой, в отличие от религиозной Беллы, и голой позировала будущему художнику. Но того очаровала Белла. Самой же Белле в память врезались глаза Марка (небесно-голубые, вытянутые, как зерна миндаля) и его зубы.
«Я не разумею: ён хоча нешта сказаць — ці ўкусіць мяне сваімі белымі вострымі зубамі?»
Однажды вечером в пятницу Белла уговорила брата пойти вместе в кафе за сельтерской водой — это минеральная вода немецкой марки Selters. Неожиданно они встретили Шагала. Белла внутри вся дрожала.
«Мне канец! Да мяне падышоў нейкі хлопец і без цырымоніі павітаўся, быццам мы з ім даўно знаёмыя. І дзе? На іншым канцы горада, сярод ночы! Божа мой, што цяпер будзе? Проста так гэта не скончыцца. (…) Брат лічыць, што я не такая, як астатнія дзяўчаты. Не боўтаюся абы-дзе, хаджу на заняткі разам з сяброўкамі, ён ведае іх усіх, бо яны заўсёды тыя самыя. А калі дарогай сустракаюцца іхнія браты, то не спыняюся».
Белла писала, что новый знакомый сводит ее с ума-разума. А она, пожалуй, и сама искала этой встречи.
«Наляцеў як бура, хвастануў сваімі калючымі словамі ды забраў мае спакойныя дзянёчкі».
В воспоминаниях Белла описывает, как Шагал писал картину «День рождения». Она в тот день, сама вычислив дату, принесла ему охапку цветов.
«Ты накідваешся на палатно так, што яно ажно трасецца, стукаеш пэндзлямі, ліеш фарбы — чырвоную, сінюю, белую, чорную. Мяне нясе іхнім патокам. Раптам я адрываюся ад зямлі, ты таксама адштурхоўваешся ад яе нагой. Табе зацесна ў гэтым пакойчыку.
Выцягнуўшыся на ўвесь рост, ты ўзносішся ўвышыню, да столі. Твая галава круціцца. Прыціснуўшыся да майго вуха і нешта зашаптаўшы, ты закружыў галаву і мне».
Язык Беллы очень образный. Кудряшки Шагала напоминают ей маленькие бейглы, часовой мастер в магазине пинцетом сжимает часам сердце, а маленькая звезда в темноте неба плещется маленькой рыбкой. Витебск весной, когда разливается Западная Двина, она описывает так: «Город вместе со всеми домами, крышами, окнами оторвался от земли и, как на колесах, переехал в реку».
В книге, кстати, не много о Шагале (разочарую тех, кто надеялся увидеть еще одну биографию художника). Но много о Витебске начала XX века и о еврейских традициях. О Беларуси, которую мы не застали. Потому что в начале прошлого века половину населения Витебска составляли евреи.
Белла рассказывает, как ее мать ходила в парике (замужним женщинам-верующим волосы можно было показывать только мужу), а она сама не знала, когда ее день рождения (потому что у евреев не принято отмечать этот праздник). Точная дата рождения Беллы и сегодня неизвестна. Можно встретить и 1889, и 1890, и 1892 год. На ее памятнике — вообще 1895. В воспоминаниях Белла пишет: мама сказала, что я родилась на Хануку.
«Я проверил все возможные даты Хануки. Они не совпадают ни с одной возможной датой. Проверил на несколько лет раньше, на несколько лет позже — это все чистая фантастика», — рассказывал на фестивале «Прадмова» переводчик Игорь Кребс, благодаря которому эти воспоминания вышли по-белорусски.
Игорь Кребс специально изучил идиш для перевода воспоминаний Беллы. И выписал более 200 слов на идише, которые белорусам не нужно объяснять. Bulbe (бульба), cibele (цыбуля), servetkes (сурвэткі), kanape (канапа), šušken (шушукацца), pustapas (пустапас)… И даже šuflod — шуфлядка!
Белла умерла в Нью-Йорке в 1944 году от сепсиса. Ее воспоминания вышли только после ее смерти. Одна из главных причин, почему она делала заметки, делился Кребс, — попытка сохранить мир своего детства и Витебск, который она потеряла навсегда. Другая причина — они вместе с мужем создавали красивый миф о влюбленной паре.
Эта книга объясняет, почему Белла была музой для Шагала. Или не просто музой?
«Я вам скажу, я шокирована: Белла не только существенно отредактировала «Мою жизнь» Марка, переводя с русского на французский (в ее варианте мы и знаем книгу, стили их ну такие близкие!).
Сложилось впечатление, что и художественное творчество у них было на двоих, что жена на самом деле была не музой, а соавтором живописных образов (через русский перевод мне это вообще не чувствовалось). У нее все живое, яркое, летает, двигается!» — делится в фейсбуке историк Паулина Скурко.
«Самовар остывает, и теперь это тело без души, страшно заглядывать в его медное чрево, вспоминает Белла. Кресло стонет вместе с невестой, обнимает ее заплаканную высокими подлокотниками. А мороженщик похож на ожившую белую гору, засыпанную снегом. Все эти люди, вещи, которые она описала, а он нарисовал…» — заметила Паулина Скурко.
«Мои тетради…» — были последние слова Беллы. Теперь их можно прочитать и по-белорусски.
Бэла Шагал. Запаленыя свечкі. — Вильнюс: Пфляўмбаўм, 2025
Комментарии