Освобожденный видеооператор «Белсата» Вячеслав Лазарев: Чтобы защитить жену, брал всю вину на себя. Но и ее оставили в СИЗО
Видеооператор-фрилансер «Белсата» Вячеслав Лазарев стал одним из 52 помилованных белорусов, которых депортировали на территорию Литвы 11 сентября. БАЖ поговорил с бывшим политзаключенным журналистом о тюремных невзгодах, неожиданном освобождении и дальнейших планах.
Витебского журналиста задержали 9 февраля 2023 года. 25 сентября его приговорили к 5 годам и 6 месяцам лишения свободы в колонии усиленного режима.
Зимой в отстойнике в одной майке и трусах
— Еще летом 2022 года сотрудников «Белсата» предупреждали, что произошла утечка информации, которая может угрожать нашей безопасности. И советовали лучше всего уехать из Беларуси.
Мы с семьей прятались на квартире в Витебске два месяца. Через месяц-два посмотрели, что ничего не происходит, и начали дальше жить по-прежнему. Но мы не понимали, что маховик системы запущен, мы недооценили риски.
У меня заканчивалась виза, и я решил съездить в Польшу дней на десять. Возвращался в 20‑х числах января 2023 года. На границе автобус, на котором я ехал, задержали часа на три: у меня проверили все мои вещи. Все, думаю, задержат. Нет, отдали вещи и отпустили. Уже этот обыск должен был меня насторожить, но я не придал ему большого значения.
И вот наступило 9 февраля 2023 года. Для меня это был день беготни. Сначала сделал справку для своей восьмимесячной дочери. Затем заскочил к матери, сам я жил на съемной квартире. Мать вышла к соседке по делам, двери квартиры были просто прикрыты. И тут слышу грохот — врывается милиция, меня бросают на пол, на руки надевают наручники, ботинком по голове. Потребовали пароль от телефона, но я отказался давать.
А тут еще откликнулась старая история, как-то «Белсат» вручил сотрудникам фирменные майки с логотипом. Как раз в этой майке я и был. Прямо в майке с логотипом «Белсата» меня и повезли в Октябрьский РОВД.
Там взяли с меня первые показания, раздели до трусов и майки — и в таком виде бросили в отстойник. Другие сокамерники возмутились: как так, зима, а вы человека в майке и трусах оставили. Так им сказали, что я якобы сам отказался…
Из РОВД меня отвезли в ИВС, как, впрочем, и всех политзаключенных. Матрасы там не выдают, каждую ночь будят несколько раз — через каждые пару часов. Но люди сами делились между собой — то куртками, то едой.
Через 72 часа меня отвезли в следственный изолятор.
«9 месяцев в СИЗО, четыре последних со мной ничего не происходило»
— В следственном изоляторе, скажу правду, первое время было тяжело, особенно когда восемь человек начинают дымить. В медчасти допроситься лекарств невозможно, могли дать для отмазки какой-нибудь анальгин. Никого не интересует, какая у тебя температура, что у тебя болит, что с тобой делать. Надо быть при смерти, чтобы персонал начал шевелиться.
В СИЗО меня продержали девять месяцев. Сначала следствие демонстрировало активность, хоть на допросы водили. Однако последние месяца четыре вообще ничего не происходило — мертвая тишина.
Это был достаточно тяжелый период, когда не знаешь, что с тобой будет, письма от родных задерживались… Если ты знаешь, что с семьей все хорошо, то сам можешь ко всему привыкнуть. В таком вакууме разные мысли в голову лезут.
Плюс проводилась активная кампания, которая называется «колесо» — меня перекидывали из одной камеры в другую. За девять месяцев я поменял 18 камер. Создавали особую атмосферу, чтобы я чувствовал себя некомфортно.
Однако сокамерники все равно между собой общались. А сидели и бизнесмены, и психологи. Благодаря им я смог выстроить правильную линию поведения, которая помогла не сломаться.
Кажется, в марте наконец вызвали меня на допрос. Показывают дело Жемчужного (правозащитник из Витебска Михаил Жемчужный. — Прим. ред.). Не понимаю: «А я при чем?» — следователь мне подсказывает: «Дальше будет интереснее».
Читаю дальше: задержали мою жену, а за моей малолетней дочерью приехала служба опеки. В этот момент я чуть не набросился на них: «Как можно оставить грудного ребенка без матери, да еще в таком психологическом состоянии!» А они говорят открыто, мол, нам твоя жена не нужна, нам нужен ты, так что начинай сотрудничать.
Чтобы защитить жену, я выгораживал ее и все брал на себя. Думал, после этого ее выпустят. Нет, ее оставили в СИЗО. И это был один из самых тяжелых периодов. Спасибо друзьям, которым изредка удавалось успокоить меня, мол, не волнуйся, позаботимся о дочке.
Адвоката просто не замечали
— Суд, который начался в сентябре, был самым настоящим издевательством. Конечно, он проходил за закрытыми дверями и нарушений было море.
Еще до суда собиралась следственная комиссия.
Приходит ко мне человек — явно не следователь — кладет передо мной восемь томов и говорит, что надо ознакомиться за пару часов. А это физически невозможно. Я отказался — были угрозы, если не подпишу, то он меня побьет. Все это слышал адвокат. В итоге он за меня и поставил подпись, мол, я будто совсем отказался от рассмотрения своего дела. Тот, кто должен был охранять мои права, наоборот их нарушал.
До суда адвоката мне найти не удалось, участие в политических делах для них опасно. В итоге все же один адвокат нашелся, выстроил грамотную защиту, но суд просто игнорировал все его доводы — адвоката просто не замечали.
Нас с женой судили вместе, и сидели мы рядом. Однако переговариваться нам запрещали и при любой попытке заговорить обрывали. Мы пытались даже обмениваться записками, так их тут же забирали. Парой слов удалось перекинуться в машине, когда нас везли из СИЗО на суд. И то это была случайность, можно сказать.
На последнем судебном заседании перед приговором вызвали свидетелей, среди них была моя мать. Ей 78 лет, у нее инвалидность, и все время пыталась глазами найти меня. Я видел ее растерянность и хотел хоть своим видом поддержать ее, показать, что не все плохо. Я даже не слышал, что говорят судьи, переживал за состояние матери.
А когда объявили приговор — 5 лет и 6 месяцев — я даже не сразу смог осознать: как можно давать такие дикие сроки ни за что…
«Смотри, у нас белят деревья, опрыскивают их разными химикатами, они могут и на твою голову попасть, ослепнешь»
— Отбывать срок меня отправили в Могилев в ИК № 15.
В СИЗО мне говорили: заедешь в колонию, увидишь небо — и будешь чувствовать себя совсем по-другому. Для заключенных по другим статьям — возможно. А мы же сразу попадаем под 10‑й профучет, нам выдают желтые бирки.
В первый день мы забираем вещи, нам вешают бирки. Вызывают меня на беседу с начальником лагеря, на так называемые «крестины». Там начинается настоящий цирк. Называюсь по-белорусски: фамилия, статья и так далее. Меня выводят и заводят снова — и так раз пять.
Потом говорит: так что, ты работал на «Белсате»? «Смотри, у нас белят деревья, опрыскивают их разными химикатами, они могут и на твою голову попасть, ослепнешь». И тут же меня отправляют в штрафной изолятор за поднятый воротник.
Единственный плюс — карантин я фактически отбыл в ШИЗО, и через пару дней меня отправили в отряд.
Самые тяжелые моменты в колонии, пожалуй, — это зима и ШИЗО. Люди спят без матрасов, вокруг плесень, окна — что они есть, что их нет. Единственное теплое место — возле батареи, отходишь на полметра и просто замерзаешь. Максимум можно 20—30 минут подремать, потом надо делать физические упражнения.
В колонии часто используются провокации против политических. Причем активничает не столько милиция, сколько сами зэки, и их достаточно много. Не дай бог, сказал что-то неосторожное — тут же доносят. За первые полгода в общей сложности в ШИЗО я отсидел суток 80.
Или возьмем работу. Сначала меня отправили на производство мебели, потом перевели дворником в какой-то штрафбат. Не настолько страшная работа была, сколько бригадир, который сдал массу людей. Сама бригада ходила к начальнику с просьбой назначить более адекватного бригадира. До сих пор помню его фамилию — Андрей Бабич, он сидел за убийство. Я так понимаю, что действовал он по согласованию с администрацией — давал работу, которую нельзя выполнить. Например, перенести поддоны. Один человек не может этого сделать, просишь другого помочь. Бригадир тут как тут: я же сказал это тебе сделать, а не ему. И все — нарушение, а значит, ШИЗО.
Но в итоге меня перевели на деревообработку. Хотя на невероятно тяжелой работе получал зарплату… 11 рублей в месяц (примерно 3 евро по курсу на сегодня. — Прим. ред.).
Федута ходит с тростью, Поротников не вылезает из ШИЗО
— Виделись с Федутой, разговаривали. Хотя всех предупредили, что к нему лучше не подходить, потому что сразу отправят в ШИЗО.
Он очень сильно похудел. Ходит с тростью, чаще всего ходит с сопровождением, потому что самому передвигаться тяжело. Основная проблема Федуты — сердце. Его часто вывозят в Республиканский тюремный госпиталь, последний раз, кажется, несколько месяцев назад возили.
Но держится, шутит, с ним интересно поговорить на любые темы.
За общение с Федутой бросают в штрафной изолятор, раньше на 10 суток, сейчас на 15. Не так давно пришел новый начальник колонии, но по сути ничего не изменилось.
Я был в одном отряде и с Андреем Поротниковым (руководитель аналитического центра Belarus Security Blog, приговорен в 2024 году к 10 годам лишения свободы в колонии в условиях усиленного режима по обвинению в «измене родине». — Прим. ред.).
Не знаю, как сложится дальше, но он фактически не вылезает из ШИЗО. Около двух месяцев назад его перевели в ПКТ (помещение камерного типа. — Прим. ред.).
Все обвинения в его адрес надуманные. Я хорошо его знаю — это спокойный неконфликтный дядька, который самостоятельно создавать конфликтную ситуацию для себя не станет.
Сама Администрация колонии особо сильного давления не оказывает. Просто в отношении некоторых людей приходят приказы сверху — и начинается нечеловеческое давление.
Прощальный «шмон»
— Мы пришли с работы на промзоне, и ребята рассказали, что проходил «шмон», причем только у меня. Распотрошили мою тумбочку, разбросали все вещи. Первая мысль, что снова ШИЗО. Спустя некоторое время пришел заведующий хозяйственной частью и сказал, чтобы я собрал свои вещи. Потом он закрыл их в кладовке. «А что дальше?», — спрашиваю, отвечает: «Иди смотри телевизор».
Я так и не понял, что это было. В 5 утра меня разбудили и дали пять минут на сборы. Мои вещи уже вынесли, меня тоже вывели. Нас собралось семь человек: я и шестеро иностранных граждан.
Нас посадили в микроавтобус без номеров люди в балаклавах и перчатках, что удивило. По их поведению можно сделать вывод, что это не простые милиционеры, грамотные, разговаривают по-английски без переводчика.
Затем мы остановились где-то в лесу, нам приказали переодеться и сказали, что мы едем в Гродно. Никакой дополнительной информации нам не дали, поэтому оставалось только додумывать, куда нас везут.
И только позже, когда я увидел два больших автобуса, когда увидел Ларису Щирякову, Ирину Славникову — все стало ясно. Нас загрузили в автобусы, мы приехали на литовскую границу. Впереди нас ехал черный джип, мы даже не останавливались на белорусской границе, сразу поехали на литовскую сторону.
Как позже оказалось, у многих даже нет паспортов, а мне не только паспорт, справку даже не дали. Думал, что развернут назад. Но спасибо офису Тихановской, где-то добыли ксерокопию моего паспорта и по ней выдали визу.
Хотелось бы остаться в профессии
— Безусловно, сначала нужно подлечиться. У меня, как и у многих, проблемы с зубами, которые начались еще в СИЗО. Я дважды болел пневмонией, поэтому хотелось бы пройти медицинское обследование. Даже гуляя по Вильнюсу, чувствую одышку, хотя все время старался держать себя в форме.
Потом собираюсь все-таки переехать в Варшаву — там и больше знакомых, и возможностей. Хотелось бы остаться в журналистике. Есть предложения от «Белсата», но пока этот вопрос решается.
Стараюсь решить вопрос с семьей. К сожалению, вся эта история сильно ударила по жене, которая, похоже, сильно обиделась. А мне хотелось бы увидеть и дочь, которой и годика не было, когда меня посадили. Надеюсь, через какое-то время ситуация наладится.
— Кстати, а что за легендарную жилетку «Пресса» вы передали в будущий музей свободной Беларуси?
— История с жилеткой «Пресса» похожа на историю с белсатовской майкой. Милиция все-таки вышла на съемную квартиру, где я жил, конфисковали все вещи. Я видел только списки конфискованного. И тут происходит невозможное: после освобождения выдают два мешка моих вещей, и в одном из них нахожу жилетку. В этой жилетке мы с коллегами не пропустили ни одного митинга в 2020 году. Оказывается, она прошла по всему этапу вслед за мной, и ее чудом не приметили.
Комментарии