«Будущее Беларуси решается здесь». Бывший политзаключенный рассказал, почему после освобождения принципиально решил оставаться в стране
После освобождения из колонии 30‑летний Сергей почувствовал «неприятное дежавю» — люди вокруг настороженные, боятся сказать лишнего, а некоторые избегают контактов с бывшим политзаключенным. В то же время после нескольких лет в заключении Сергей смог найти работу, имеет поддержку и слышит рядом больше белорусского языка. Он рассказал блогу «Шуфлядка», почему остался в Беларуси, какие читает новости и как относится к туристам из России. Некоторые сведения о герое изменены в целях безопасности.

Первые впечатления после колонии: «Липкое неприятное дежавю»
Выйдя из колонии, я сразу заметил эту атмосферу — гнетущую, атмосферу перманентного стресса. Ты там, по ту сторону забора, внимательно подбираешь слова, смотришь, чтобы не контактировать с людьми, которые себя каким-то образом дискредитировали. И то же самое на воле. Это меня очень удивило, потому что в голову не укладывалось — я был в тюрьме, вышел на свободу, а тут моментами как там. Липкое неприятное дежавю.
Все шифруются: люди, причастные к событиям 2020 года, не причастные. Просто все.
Стараются не высказываться, особенно ни о чем не разговаривать. Со своими и то — лучше не вслух, лучше в телеграме. Те, кто освободился, знают: есть даже такие, кто боится контактировать с бывшими заключенными.
Был у меня случай, когда я позвонил человеку с другого номера, а он мне говорит: «Ну вот зачем ты появился, не надо этого делать, ты же понимаешь, как всё здесь сейчас». Окей, я поблагодарил, потому что человек мне писал письма, когда я был в СИЗО, они тогда еще доходили. Но — до свидания, всего наилучшего. Я понял, что так может быть. Я допускаю, что человек мог пострадать из-за того, что писал мне письма. Или по каким-то другим причинам, но за свою солидарность. Такова реальность, и трагедии в этом нет.
Поводов для страха хватает, но я не могу при этом сказать, что имеют место какие-то массовые доносы — нет. Здесь же, пока я, так сказать, отсутствовал, вскрыли какую-то базу доносов. Мне говорили друзья, что она довольно небольшая. А здесь еще такое, что буквально у каждого есть хотя бы знакомый, который из-за событий 2020 года, ну и после, пострадал.
Вместе с тем, думаю (так мне кажется, точно не знаю), уровень тревоги сейчас меньше, чем он был, например, в 2021 году. Люди устали от всего, они просто стремятся как-то жить свою жизнь. Сидит кто-то там за выражение своего мнения — жалко, но пусть сидит. То есть многое становится привычным, даже то, к чему странно привыкать.
Русские туристы на улицах: «Пусть ездят, мы поможем, объясним, что мы — не их братья, а просто соседи»
По улицам ходят и ездят российские туристы. Их много, с этим не поспоришь. Но я могу найти в этом плюсы. Пусть ездят, смотрят, видят, и мы поможем, объясним, что мы — не их братья, а просто соседи. Мы не такие, как они, у нас своя судьба, своя история.
Кроме того, существенная часть белорусов имеет какой-то доход от того, что к нам приезжают русские туристы. Да, мне было бы приятнее, если бы это были не только русские, но и туристы из Польши, Литвы и других стран. Но имеем то, что имеем.
Не скажу, что война визуализировалась у нас на улицах. Заметно разве то, как пристально все следят за теми событиями. У многих там и друзья, и родственники. Ну и глубинный белорусский страх: война в соседней стране, она может прийти и к нам. Это заставляет следить за тем, что происходит.
Новости: «Наши независимые СМИ иногда дают концентрированно негативную информацию о Беларуси»
В остальном мои знакомые от новостей и политики устали. Это сложно — все пропускать через себя. Летом 2020 года некоторые говорили: «Я не могу работать, я сижу, читаю, читаю, что происходит, я не могу заниматься делом». Это очень большая эмоциональная нагрузка. Долго так никто не выдержит.
Кроме того, читать новости сейчас небезопасно. Один мой друг мне говорит, что все читает, но ни на кого не подписывается. Читает, а потом чистит историю поиска.
Я «запрещенные» ресурсы не читаю. Чтобы понять, что происходит, мне хватает соцсетей, разрешенных ресурсов, а еще англоязычных — информация в них концентрированнее. А наши независимые СМИ иногда дают концентрированно негативную информацию о Беларуси.
Мысли об эмиграции: «Ты дома, а в лучшее верить дома проще»
Я не скажу, что все у нас здесь безусловно хорошо. Но я здесь живу, ребенок мой здесь живет. Бывает тяжело, бывает напряженно, но я считаю, что нужно оставаться. Огорчают обвинения в том, что мы здесь, мол, остаемся и работаем на режим. Это показывает, как мы по-разному смотрим на вещи с некоторыми из тех, кто уехал.
Один человек, который не в Беларуси уже больше 20 лет, мне написал, что оставаться здесь — мазохизм. Я не согласен. Я понимаю, какие это может иметь последствия, но я должен оставаться. Принимаю эти правила: я прекрасно понимаю, что закрыть меня могут по любому поводу — на сутки или даже завести новую уголовку. Но я никуда не поеду. Там есть безопасность и комфорт, но с верой в лучшее бывают сложности. Ты там чужой в чужой стране и, по большому счету, никому не нужен. А здесь все-таки ты дома, а в лучшее верить дома проще.
Мне хорошо в Беларуси: долгое время я был изолирован, и теперь постепенно возвращаюсь к жизни. Мне встречаются разные люди, их поступки вдохновляют, особенно от тех, от кого не ожидаешь. Предлагают поддержку, работу. Это важно, потому что с работой у нас большие сложности.
Набрал как-то одной своей знакомой, она говорит: «Я очень рада, что ты позвонил». А я удивлен: в течение пяти лет у нее оставался мой номер, а мы только сотрудничали. Еще один взрослый мужчина говорит: «Я, когда узнал, что ты освободился, расплакался». Я желаю каждому, кто выходит из тюрьмы, чтобы и в его жизни такие люди проявились. Это добавляет веры в людей.
Язык вокруг: «Если кто-то говорит, что ему страшно разговаривать по-белорусски, то ему нужно поработать со своими страхами»
Белорусского языка вокруг стало заметно больше. У меня несколько знакомых, которые всю жизнь разговаривали по-русски, принципиально перешли на белорусский язык, а им 30+.
А если кто-то говорит, что ему страшно в городе разговаривать по-белорусски, то ему нужно поработать со своими страхами. Мне кажется, что у нас это вторая такая большая волна. Первая была после 2014 года, после Крыма, когда белорусам вдруг захотелось быть белорусами, они вспомнили, что быть белорусом — это классно. Я думаю, что триггером второй волны стала именно война.
Но, как отец, скажу такое: мне кажется, сейчас проще там, в эмиграции, учить ребенка по-белорусски, чем здесь, к сожалению. Не потому, что это в Беларуси запрещают, а потому, что все свелось к уровню формализма. Чтобы дневник был по-белорусски и так далее.
Время от времени мне попадаются белорусскоязычные люди. И если так случается, то все с человеком хорошо, сотрудничество получится. Есть ощущение, что свой человек.
Хотя не буду, конечно, отрицать, что достойных людей стало меньше. У меня такое окружение, что большинство или уехали, или сидят. 90 процентов, буквально. Бывает так, что соберешься на выходных кофе попить — и не с кем. Нет.
Новости из-за границы не интересны: «Будущее Беларуси решается здесь»
Политическая жизнь белорусов за границей, собственно, меня не особенно интересует. Альтернативное правительство и проект Конституции — это хорошо, но будущее Беларуси решается здесь, какими-то практическими мерами.
Разработка каких-то таких вещей — она вроде бы и должна быть, но она не может быть основной деятельностью.
Мне кажется, что сейчас очень не хватает культурных проектов для белорусов в стране и для белорусов, которые уехали, чтобы не забываться, что мы — белорусы. Нам нужно держаться нашего, насколько это возможно.
Мы за последние 300 лет пережили много чего, но сохранили себя, и сейчас этот момент тоже есть: нам нужно сохранить себя, нам нужно оставаться белорусами, как бы сложно это ни было.
Будущее: «Верю, что Беларусь останется независимой»
В заключении я увидел, насколько нынешняя властная система неэффективна, насколько она аморфна — за исключением какой-то части силовых структур. Поэтому я верю в то, что Беларусь останется, что мы будем независимой страной, мы вернем себе имидж достойных европейцев, которого у нас сейчас нет. К сожалению, у нас его забрали. Больше всего усилий для этого приложили наши соседи, но это отдельная тема. Я верю в то, что мы будем в семье европейских народов, к которой мы и принадлежим.
Верю в то, что будет какая-то оттепель. Хотя вот случай: у меня в заключении был друг, ему нужно было выходить на два года раньше, чем мне. И он мне говорил: «Я свой срок досижу, а ты, может, и раньше выйдешь». Я, когда освободился, ему позвонил, рассказал, что в итоге сидел до последнего дня. Но я верю, что люди выйдут раньше. Много таких приговоров, такие цифры, что это просто звучит как «никогда». Есть люди, которые могут по состоянию своего здоровья просто не дожить, и я такое видел.
Оттепель нужна всем: и тем, кто от нее пострадал, и тем, кто выполняет приказы. Им тоже хочется, чтобы было проще и спокойнее. Это тоже то, что я видел во время своего заключения.
Как лидер ОГП Николай Козлов выглядел после колонии ФОТОФАКТ
«Поступило указание уничтожить морально окончательно». Первое большое интервью Николая Дедка после освобождения
Это не освобождение, а депортация. Дулина ответила Рудковскому
Ксения Луцкина: «Все мы делали правильно, если до сих пор Лукашенко и пропагандисты бесконечно вспоминают»
«В тот день все по-белорусски разговаривали». Бывшие политзаключенные рассказали, как отмечали День Воли за решеткой
Комментарии
дзе-дзе?