«Значит, я много хорошего сделала». За что российскую волонтерку Надин Гейслер, которая помогала украинцам, приговорили к 22 годам колонии

Надин Гейслер. Фото: Радио Свобода

Обвинение запрашивало для Надин Гейслер 27 лет лишения свободы. Суд «учел смягчающие обстоятельства» и назначил 22 года. Это самый жестокий приговор, вынесенный женщине за ненасильственное преступление, пишет Радио Свобода со ссылкой на «Окно».

— Других сроков сейчас от таких составов мы и не ожидаем. Три состава — это публичные призывы к деятельности против безопасности Российской Федерации, финансирование терроризма и государственная измена — уже указывают на то, что маленького срока не будет. Естественно, вся практика последних лет указывает на то, что никакого оправдательного приговора в таких делах не бывает, — комментирует координатор защиты Гейслер, юрист Алексей Прянишников.

Надин Гейслер (настоящее имя — Надежда Россинская) — лидер «Армии красоток», женского волонтерского движения, которое возникло в Белгороде после начала войны с Украиной.

«Красотки» собирали гуманитарную помощь для украинцев, пострадавших от военных действий, спасали животных, занимались эвакуацией украинских беженцев — что важно, на территорию Украины, не оккупированную российской армией.

Надин задержали в феврале 2024 года в Белгороде при возвращении из Грузии. По версии обвинения, летом 2023 года Россинская опубликовала в Instagram призыв переводить деньги украинскому батальону «Азов». Однако аккаунт, с которого сделан пост, не принадлежит Гейслер, она им не управляет, утверждает защита. Волонтерка не признала вину. Агентство ТАСС утверждало, что, по версии следствия, Россинская и сама донатила «Азову».

После задержания Надин ее соратницы прекратили деятельность, с тех пор аккаунты «Армии Красоток» в социальных сетях не обновляются.

«Для нее волонтерство не работа, а миссия»

Журналист Антон Стариков познакомился с Надин в Грузии, они подружились.

— Для нее волонтерство не работа, а миссия. Это самое подходящее слово, наверное, чтобы описать ее отношение к тому, чем она занималась. До войны она была зооволонтером в Белгороде, лечила и выхаживала кошек и собак, — рассказывает Антон.

Евгения, мама Надин, говорит, что ее дочь с детства тащила домой всех больных животных, ее знали во всех клиниках.

— Она еще в садик ходила, воспитательница отвернулась, а она девочек из группы к нам домой привела и раздала им свои куклы. Сказала мне: «Мама, ну, у них же нет кукол, а теперь есть». Или вернулась я домой, а она волосы обрезала длинные. Зачем, почему спрашиваю. А она: у подружки косы нет, она расстраивается из-за этого, вот и отрезала, чтобы она не плакала. Ну, вот такая она по жизни, ее не переделать, — говорит Евгения.

Когда началась война, Надин позвонила подруга из Харькова. Позвонила, чтобы попрощаться. Сказала, что им есть нечего, вот если только собаку. И Надин вывезла оттуда всю ее семью — семь человек и двух собак.

— Ее эта история очень сильно задела, она поселила их у себя в квартире, сразу начала писать обо всем в инстаграм. А утром попросила нас съездить с нею в соседний город в магазин и мы полностью забили машину продуктами, которые отвезли к ней на квартиру, — вспоминает Евгения. — А потом ей другие стали звонить, просить о помощи, передавали телефон следующим. В квартире появились лекарства, памперсы, там сесть было негде. Надин с сестрой решили арендовать склад, к ней стали подтягиваться хорошие люди, кто на три дня приезжал помочь, кто на неделю.

Все больше появлялось и тех, кому нужна была помощь.

— Каждого из этих беженцев она вывозила, как будто кого-то своего вывозит, близкого. Спала урывками, по нескольку часов, когда придется. В три или в четыре утра могла по телефону разговаривать, кого-то консультируя. Один телефон разряжается от постоянных звонков, она ставит его на зарядку и берет другой.

На кухне в Грузии у нее ватман висел, весь в стикерах, с какими-то текущими задачами. Одним подгузники, другим лекарства, третьим еще что-то. Эти стикеры каждый день менялись, — рассказывает Антон. — У нее, конечно, просто потрясающая работоспособность. И при этом она очень скромный в быту человек, она публиковала посты, чтобы собрать ей денег на аренду квартиры, оставляла себе немного на еду.

К Надин постоянно обращались за помощью. Но ее складом с гуманитаркой в Белгороде быстро заинтересовались силовики, которые не раз туда приходили. Кроме того, вспоминают знакомые Надин, у нее были конфликты с белгородскими Z-волонтерами. Вскоре у ее родителей в селе под Белгородом внезапно сгорела теплица — они выращивают цветы на продажу.

— Я там все сделала, все полила, весь день работала. А в 11 вечера соседка звонит: ваша теплица горит! Она моментально сгорела. Пожарные были, но там уже было не помочь. А часов в 6 утра вдруг повалил снег, прям по колено сразу навалило. Приезжал эксперт, но следов было не найти, все залито водой и завалено снегом, — рассказывает Евгения. — Наденька к нам сразу примчалась, я не знаю поджог это был или что и за что, но она сразу решила, что это ей предупреждение.

После этого Надин уехала из России. По словам друзей, сначала она недолго жила в Турции, денег вечно не было, иногда приходилось ночевать на улице. Потом уехала в Грузию, сняла небольшую квартирку в Поти.

Александр помогал Надин в ее волонтерской деятельности. Вспоминает, что работы становилось с каждым днем все больше.

— Обращений было очень много, у нас не хватало рук и не было финансовой возможности всем помочь, — говорит он. — Надин — очень честный, душевный, искренний и чистый человек, ей было больно от того, что не получается всем помочь, она не могла пройти мимо чужой беды.

После задержания Надин Александр срочно уехал заграницу.

— Мы все обалдели, когда услышали от Надин, что она будет возвращаться в Россию, ведь понятно было, что ее пасли раньше и теперь в покое не оставят, все ее от этого шага отговаривали. Но она сказала, что донатов очень мало, жить просто не на что, дома ей будет проще. Так и сказала: «Ну, а какие варианты?». И уехала, — говорит один из ее приятелей.

Отговорить ее от возвращения никто не смог.

— Она вот для других не боится просить, а за себя слово не скажет. Она говорила, что платить за квартиру нечем, есть нечего, она очень устала и хочет домой. Приехала к нам в дом, измученная, вся выгоревшая, еле живая и неделю просто спала, — рассказывает мама Надин.

— А потом с младшим братом поехала в город на квартиру, день они там побыли, а 2 февраля в 7 утра к нам пришли оперативники по трем адресам: на квартиру Надин, к нам домой и к ее сестре.

Незадолго до этого задержали ее подругу за донаты — она переводила деньги Надин в помощь беженцам. После задержания и допроса Гейслер отправили в СИЗО. Друзья девушки в срочном порядке организовали для нее сбор в соцсетях на адвоката, и за день ей перевели 600 тысяч рублей (7 тысяч долларов).

— Такие люди, как Надин, которые бескорыстно помогают другим, путинской России не нужны и не выгодны, — считает Александр. — Потому что в фаворе у режима людоеды, которые за копейку и без лишних раздумий и вопросов поедут убивать людей в другую страну.

— Хочется верить, конечно, что когда-нибудь такие люди, как Надин, будут в России возглавлять министерства. Уверен, что там как часы бы все работало, — не сомневается Антон Стариков. — При Путине таким, как Надин, место только в тюрьме. Абсолютно людоедская история.

«В деле ни одного доказательства»

Когда Надин арестовывали, «на нее замахивались, но не били», говорит ее мама.

— После ареста ее привели в подвал. Оперативник, который стоял сзади, сказал: «Стандартные методы?». А второй ответил ему, что не надо: ее нельзя, она слишком медийная, мне Надин это рассказала потом, — говорит Евгения.

— Наденька почти все время сидит в одиночке. У нее была месяца три соседка —София Рыжкова, ее осудили за шпионаж в пользу Украины, дали 11 лет. Соню до СИЗО держали в военном лагере, били электрошокером, голышом перед мужиками ставили, заставляли петь гимн — в общем, издевались над ней, как хотели. А потом она сидела в камере с Одинажон Назимовой, она 5 тысяч рублей перевела деткам в Украину, ее беременную арестовали, под конвоем на роды водили, ребенка сразу отняли и отцу отдали, а ее дальше по этапу отправили. Соня в Питере сейчас в колонии, Одинажон во Владимире, я пишу им письма.

Дело Надин Гейслер выделяется даже на фоне самых одиозных процессов по госизмене, возбужденных в России после начала войны в Украине.

— Обычно в таких делах, связанных с финансированием ВСУ и так далее, есть хоть что-то (хоть какие-то скрины), что претендовало бы на роль объективного доказательства. Так вот, в этом деле нет ни одного такого доказательства! — говорит адвокат Прянишников. — Берем даже самые плохие показания, самых плохих свидетелей, в том числе, засекреченных. Они говорят лишь о том, что вот, да, мы знаем, она помогала выезжать семьям граждан Украины с оккупированных территорий.

Эти люди возвращались в Украину, на ту часть, которая не находилась под оккупацией. В общем, даже недоброжелатели, в виде тайных свидетелей, в виде подсаженной ей в камеру следственного изолятора соседки, которая ее пыталась раскрутить на разговоры, не сказали ни слова про то, что имело место финансирование ВСУ. Нет ни слова на эту тему, нигде, ни у кого. Нет ни одного объективного доказательства, которое подтверждало бы, что тот аккаунт в Инстаграме контролировала Надежда. Нет ничего и по IP-адресам. Они не могут ничего подтвердить. Мы уже привыкли к тому, как идут такие процессы, но здесь они даже не попытались напрячься, хоть как-то придумать более квалифицированно, чтобы указывало на связи с ВСУ.

Все три состава обвинения опираются на пост в чужом аккаунте Инстаграма с реквизитами украинского банка и тот факт, что одна из волонтерок «Армии Красоток» — гражданка Украины, объясняет защита.

— И плюс ко всему, сам факт того, что она помогала именно гражданам Украины, был интерпретирован таким образом, что вот она враг и помогает врагам.

А то, что вы этих людей и эту страну сами врагами назвали, сами придумали, сами обиделись и сами с этим живете, ну это уже никого не взволновало, — говорит Прянишников. — Основным критерием для того, чтобы ее обвинить в этом всем, является именно то, что она помогала гражданам Украины. При этом есть очень много волонтеров со стороны России, которые делали то же самое. Единственное, что они не делали — не помогали этим людям выехать дальше, на территорию Украины, в неоккупированную часть.

По словам координатора защиты Надин Гейслер, оперативники ФСБ, которые вели дело, сами понимали слабость своей доказательной базы, и все полтора года с момента задержания подозреваемой пытались склонить ее к признанию вины. В дело шли и уговоры, и угрозы, и давление на родственников, которые по-семейному очень поддерживали Надежду. Даже подсаженная к ней в камеру соседка пыталась разговорить ее не на новый уголовный состав, как это обычно происходит в случае политических преследований, а на доказательства уже предъявленного обвинения:

— На самом деле, я ни одно из этих дел о госизмене не считаю справедливым. Но если рассуждать как юрист, то в других делах хотя бы утверждалось, что тот или иной человек 100 долларов задонатил, и это нашли у него при пресечении границы. При въезде, например в Россию, нашли приложение иностранного банка, и там это увидели. Естественно, это тоже натягивание совы на глобус, насчет госизмены, но хотя бы какие-то попытки обставить все более-менее прилично. А здесь даже попытки не было. Все методы сбора доказательств указывают именно на то, что следствие с самого начала чувствовало свою слабость, слабость своей позиции, — говорит Прянишников.

Адвокаты уже готовятся подавать апелляционную жалобу, но максимум, на что надеются добиться — это небольшая корректировка срока.

— Судья, видите ли, изобразил из себя гуманного, и гуманность заключается в том, что вместо 27 запрошенных лет дал 22 года. Но когда человеку 30 лет, как Надежде, то сильно большой разницы нет — добавить к 30 годам 22 или 27. И то, и другое означает то, что у человека не будет ни семьи, ни детей. То есть, ничего того, за что у нас якобы борется сейчас государство.

После того, как был объявлен запрошенный обвинением срок, Надежда шутила, что попросит у суда прибавить к 27 годам один день — чтобы побить рекорд приговора, назначенного Дарье Треповой, осужденной за убийство z-пропагандиста Владлена Татарского. Это — защитная реакция, считает Прянишников.

— Я не уверен, что тот оптимизм, который она показывала, и те шутки, которые она говорила из клетки, это все признаки того, что она оптимистка, смотрит на все спокойно. Нет, я думаю, что это защитная реакция в ее психике. Это реальный для нее удар. Потому что на протяжении всего следствия она была жестко подавлена. А сейчас мы видим реакцию на такой жесткий удар, — говорит он.

— А после войны, как вы думаете, могут быть пересмотрены такие дела?

— Это, на мой взгляд, будет зависеть от того, на каких условиях она закончится. И кто после ее завершения будет у власти. Вот и все.

Мама Надин говорит, что настрой у дочери «боевой, как всегда».

— Она, когда услышала, какой ей срок дали, сказала: «Такой большой срок дали — значит, я много всего хорошего сделала», — говорит Евгения.

Из последнего слова Надин Гейслер на суде:

«Ваша честь, я считаю, что все 14 томов моего уголовного дела состоят из лжи и предположений ФСБ. При рассмотрении дела по существу на суде видно, что никаких доказательств моей вины нет: были озвучены слухи, догадки и предположения, которые не являются доказательствами. Принадлежность аккаунта не доказана, не установлено даже IP устройства. Переводы делались иностранной гражданкой лично со своего устройства и мобильного банка, к которым я не имела доступа, о чем она говорила не скрывая…

Сторона обвинения дважды предъявляет мне, что я помогла 11-летнему мальчику вернуться в Украину к матери, которая когда-то была в рядах ВСУ. Но не на том, что ребенок наконец воссоединился с матерью, которой не видел с самого начала вооруженного конфликта. Я же заострила внимание на том, что вопрос ставится именно под таким углом, что мы уничтожаем институт морали и институт семьи: мать и дитя неприкосновенны и не должны иметь политический окрас.

Когда уполномоченная по делам ребенка Мария Львова-Белова говорит в интервью, что при ее содействии вернули домой ребенка в Украину к матери, несмотря на то, что она так же является военнослужащей украинской армии, в этом никто не видит проукраинскую позицию. Когда это делаю я — причем не за месяцы, а за неделю — моя доброта закладывается в основу уголовного дела. Я задаюсь вопросом: а в чем разница? Почему же меня не благодарят за помощь? Ведь это сделано не руками государства, а моими и руками таких же неравнодушных людей, как и я. Появляется ощущение, что я живу в каком-то антимире, где каждое мое слово и деяние искажается намеренно…

Но даже если меня осудят, если я и закончу свою жизнь в стенах колонии, то не умру бездетной, как этого хотели некоторые. Я сама наградила себя правом считаться многодетной матерью. Матерью всех детей, которым удалось помочь. И никакое наказание никогда не затмит радость и осознание того, что все они живы и в безопасности. Можно сфабриковать материалы дела. Можно запугать и создать свидетелей. Но невозможно уничтожить правду в виде десятков тысяч людей, которым была оказана помощь и миллионов людей тому свидетелей.

Я боролась за каждую человеческую жизнь всеми возможными и невозможными способами. Я позволяла себе роскошь в виде личного мнения и его публичного высказывания. Я говорила правду, которую хотели скрыть. Но я не преступник и не убийца, а на моих руках нет ни капли крови. А мне все равно запросили 27 лет. Так же, как и требовали. Но моя первостепенная цель не быть на свободе, а быть человеком. Если все-таки меня не оправдают, и если вдруг будет запрашиваемый срок 27 лет, дайте тогда 27 лет и один день. Пусть хоть что-то необычное будет. Побью новый женский рекорд.»

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 2
• 0
• 0