«К нам в лес на допрос потом привезли Алесю Буневич». Из Беларуси удалось вырваться человеку, который стал свидетелем операции КГБ с участием рельсовых партизан
33-летнего программиста из Минска Алексея Ковалевского задержали в декабре прошлого года за участие в акциях протеста в августе 2020 года. После четырех месяцев в СИЗО-1 по «народной» 342-й статье Уголовного кодекса его приговорили к двум годам «химии» и отпустили до направления в исправительное учреждение. Пытаясь выехать в Литву, он попал в спецоперацию КГБ, которая занималась делом бобруйских «рельсовых партизан» и Алеси Буневич. Избиения, дорога в багажнике, допрос в лесу, изоляторы Гродно и Могилева — это то, что пережил Алексей за неудачную попытку убежать из Беларуси. Уже находясь в безопасности, айтишник рассказал «Весне» о четырех месяцах на «Володарке», сокамерниках и о том, как после освобождения он стал подозреваемым по «террористической статье».
В «Желтых сливах» написали, что «укронацист приехал делать «Майдан»
В 2020 году Алексей, как и многие белорусы, включился в борьбу за отстаивание своих прав и свобод. Один из способов — участие в акциях протеста. Так Алексей оказался на митингах 9 и 16 августа 2020 года. После выборов программист попал в драку с сотрудниками ОМОНа в одном из минских дворов — Алексею разбили лицо. Шрам возле брови у него остался до сих пор.
Через полгода после событий, как рассказывает Алексей, он начал выезжать в другие страны, чтобы «разгрузить голову и спокойно поработать программистом». Но он не мог навсегда покинуть Беларусь, так как здесь у него ребенок от первого брака, с которым мужчина периодически встречался. Последний раз Алексей жил в Одессе с женой-украинкой. В начале декабря прошлого года программист в очередной раз приехал к ребенку. Но на этот раз ему пришлось побыть в стране дольше — его задержали.
«Как я потом понял, задержали меня по заявлению моей бывшей жены. Она везде писала заявления: в обычную милицию, КГБ, ГУБОПиК. Видео со мной потом разместили на «Желтых сливах». Из текста сообщения я понял, что на меня написали заявление. Там было написано что-то вроде «укронацист приехал делать «Майдан» в Беларуси».
Хотя в Украину я начал ездить после событий 2020 года. И под видео еще было написано, что я «такой негодяй, не плачу алименты и не смотрю ребенка». Это какая тупая женская ненависть из заявления, а «Желтые сливы» вставили это», — рассказывает Алексей.
«В Губопике пугали электрошокером и пистолетом, что убьют»
Утром 9 декабря 2021 года Алексею позвонили в дверь — это были сотрудники ГУБОПиКа. Вечером он уже ложился спать в ИВС на Окрестина.
«Они пришли ко мне спокойно — не как к некоторым приходят: со щитами, пистолетами. Показали удостоверения — там просто было написано, что милиция, не было указано, что ГУБОПиК. Из-за того, что они пришли по заявлению, они не знали, что у меня точно что-то есть.
Обыска не было, но сразу забрали телефон и пароли. Когда приехали в ГУБОПиК, то начали ковыряться в телефоне. Но к моменту задержания я уже отходил от дел: постепенно начал поменьше читать всякие ресурсы. Я слышал, что задерживали за Telegram-каналы — это я почистил, но съемки с протестов остались, так как синхронизировались с Google-аккаунтом. Я даже не знал, что они есть на телефоне.
В ГУБОПиК они подписали меня на разные Telegram-каналы, потому что у меня их не было. Подписали на «стандартный пакет»: NEXTA и другие. Они подписывались и говорили, что я подписан на то, о чем я никогда не слышал раньше. Сразу они кричали, что подписан на План «Перамога», причем они это так утверждают, как будто они это точно знают. Это была неправда, я им сказал: «Нет, я не подписан».
В Губопике пугали электрошокером и пистолетом, что убьют. Им очень не нравилось, что я не соглашался с тем, что я якобы подписан на План «Перамога». Но потом все же я подписал эту бумагу.
Когда на меня наставили оружие — у меня не было никакого диссонанса, я понимал, что это за люди. Я уже видел это все: ходил на митинги в 2006 и 2010 годах и знаю, что это за люди.
В основном, они несли какую-то чушь. Но когда увидели фото меня на тротуаре на акции — им этого хватило».
«Когда мы все ложились спать на пол, то нам физически не хватало места»
После допроса, угроз и записи «покаяльного» видео на зеленом фоне, Алексея увезли в Следственный комитет. Вечером 9 декабря 2021 года его перевели в ИВС на Окрестина.
«Сразу меня поместили в пятиместную камеру, где мне даже выдали матрас. Там меня уже ждали — бывалый зек, который пытался раскрутить и расспросить что-то. В камеру меня заводили «ласточкой» — тот зек, когда увидел это, сам сразу испугался.
Силовики пытаются пугать нас этими зеками, а получается наоборот. И эта схема настолько очевидна: мало того, что у него матрас был, так еще и постельное белье. Слишком «палевно»!»
Сутки Алексей содержался в камере с «антисоциальными людьми»: задержанными по «наркотической» статье с ломкой, с бездомными. Следующие восемь суток он и еще 12 «политических» содержались в двухместной камере.
«При этом в ИВС было мест море. Когда нас выводили к адвокату, то мы видели, что возле других камер стояло мало обуви рядом (в ИВС снимают обувь перед камерой). Было видно, что камеры не забиты. Просто нас решили собрать в одной камере и помучить. Когда мы все ложились спать на пол, то нам физически не хватало места. Но я не понимаю этого. Вы сажаете в камеру 13 человек — это же неадекватно, это реальные пытки, но зачем тогда вы нас кормите, например? Если вы с ума сошли, то зачем тогда даете еду?
Там ты понимаешь, что интеллектуальный уровень в камере намного выше, чем за дверью. И даже с воришками телефонов, например, было больше общих тем для разговора, чем с людьми по ту сторону. Там не может работать нормальный человек, и я такого ни разу не встречал. А в камере можно было пообщаться с разными людьми: бармены рассказывали, как делать коктейли, бизнесмен — о своем опыте, айтишник — о своей работе. Все люди были интересны и приятны».
«Все более или менее держатся».
Сокамерники Можейко, Скурко, Головко, Кравчук После предъявления обвинения Алексея ночью на автозаке перевезли в СИЗО-1 на Володарского.
«Тюрьма не выглядит как в кино. Там все абсолютно по-другому: куча людей, у всех разные статьи и они понимают, что надо как-то жить вместе».
За четыре месяца Алексей содержался в двух камерах на «Володарке». В первой было 16 человек, а во второй — 15. Алексей рассказал о некоторых сокамерниках — ему понадобилось время, чтобы вспомнить имена и фамилии, так как помнит всех по кличкам.
«У всех в камере есть какие-то стадии. Они примерно одинаковы у всех. Когда человек приезжает, то он еще не осознает, куда он попал, и думает, что это все скоро закончится: «Сейчас разберутся, я ни в чем не виноват».
Потом все начинают лазить по Уголовному кодексу и смотреть, что им светит. А потом приходит примирение. За все время, что я был в СИЗО, я не видел ни одного человека, которого бы совсем сломали. Все более или менее держатся. Там у всех время от времени бывает плохое настроение, но это волнами. Дружили, не грустили.
В первой камере я был с Алексеем Гомезой — ему вменяют пять страшных статей за то, что он якобы облил краской машину прокурора.
Также к нам приезжал журналист «Комсомольской правды» Геннадий Можейко — его перевели из другой камеры. Я застал, когда он находился на первой стадии: «Они же разберутся, сейчас меня отпустят». Это добрый и искренний человек, иногда даже как ребенок. Он очень сильно надеялся, что за него вступится российская часть газеты и его освободят, но было видно, что этого не будет, судя по инкриминируемым ему статьям и по резонансности дела.
Геннадий рассказывал нам, как его задержали. Он поехал в Москву и хотел оттуда вылететь куда-то. Его задержали сотрудники ФСБ в аэропорту в Москве. Потом завезли на белорусскую границу и передали КГБ Беларуси. Россияне здесь сотрудничали без всяких процедур.
Журналист говорил, что его ждали уже в Москве. Еще к паспортному контролю, по словам Геннадия, к нему подходили какие-то люди и шушукались. На паспортном контроле его взяли под руки и все. Вот он такой наивный…
Хотя все мы так попали — никто не думал, что настолько все серьезно, тупо и наступает 1937 год. Теперь тебя могут посадить за все что угодно: за комментарий, за участие в акции, за фото на проезжей части, за неуплату налогов.
Я рассказываю друзьям сейчас это, исходя из своего опыта, а они не верят в то, что настолько все плохо. Если к тебе приходит ГУБОПиК, если они потратили на тебя свое время, то ты должен сесть: если надо, то подбросят тебе флаг, подпишут на Telegram-каналы и все.
Со мной сидел Алексей Головко. Это маленький наивный ребенок — какой он руководитель анархоячейки? При мне он пил успокоительные таблетки, которые ему выписывали там, поэтому он был совсем как «овощ». Его сокамерники, которые с ним давно сидят, рассказывали, что он начитанный парень с интересными мыслями.
Также я сидел в камере с дальнобойщиком Денисом Кравчуком. Его дело — вообще смех! Он говорил, что впервые увидел своих так называемых «заговорщиков», когда их на допрос вели. Денис как-то написал в письме родным: «Здесь нормально, но в СИЗО КГБ кормят лучше». Цензор вернул это письмо и не пропустил на свободу.
Во второй камере я был с Андреем Скурко из «Нашай Нівы». Он постоянно разговаривал на белорусском языке. Держался нормально».
«Если прилетит бомба, то твои решетки пошатнутся»
О войне Алексей и его сокамерники узнали сразу — утром 24 февраля из новостей по телевизору.
«Было сложно. У меня жена из Украины, мы там жили, у нас там хозяйство. Но мне было спокойнее, зная, что она была в Минске, — она помогала мне. И для нас было очевидно, что если я выйду, то буду бежать туда. Но потом все стало сложнее, выяснилось, что у меня заблокировали все счета там — появилась куча нюансов еще.
Все в камере прилипали к телевизору и смотрели новости. Мы не смотрели картинку, мы читали бегущую строку — в ней больше все информативно. Все понимали, что все однозначно: есть агрессор — абсолютное зло — оно напало на Украину. Теперь только одолжить терпения и сил этой стране. Далее начинается диванная аналитика в камере».
На вопрос, не было ли страха, что в Беларуси может начаться война, а он в заключении, Алексей ответил так:
«Когда ты сидишь в тюрьме, особенно по «политической» статье, то ты воспринимаешь это все позитивно. Большинство «политических», особенно с большими сроками, сидят с такими мыслями, что они не будут сидеть все это время постоянно в тюрьме. Они понимают, что посидят два-три-пять лет, но не все 10—20. Они на это надеются.
Поэтому новости о введении санкций и обвале рубля воспринимаются аплодисментами. Там сидишь и думаешь: если прилетит бомба, то твои решетки пошатнутся, и многие восприняли это позитивно».
«Суд проходил максимально формально и глупо»
Алексея осудили 31 марта по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса (участие в действиях, грубо нарушающих общественный порядок) за участие в акциях протеста 9 и 16 августа 2020 года до двух лет ограничения свободы с направлением в учреждение открытого типа («химии»). Дело вел судья Дмитрий Остапенко.
«Я примерно понимал, что меня ждет «химия». Все время, что я там сидел, я прорабатывал план и обдумывал, как я буду убегать. Но психологически я себя все равно настраивал на «лагерь». Суд проходил максимально формально и глупо. Судья словно не выспался и был агрессивен».
«Нас везут в багажнике в лес, там достают и избивают, в том числе бьют электрошокером»
Когда Алексея выпустили после приговора к направлению на «химию», он решил сразу же покинуть Беларусь и начал искать выход. На следующий день он уже был в Гродно для выезда из страны, но эта попытка закончилась жестким задержанием:
«Но почему-то человек, который мне помогал, решил организовать группу, чтобы я перебегал границу не один, а с другими людьми. В результате мы должны были пересекать границу втроем. И вот я сажусь в машину к людям, с которыми должны были переходить границу. Мы только уезжаем от Гродно — нас сразу максимально жестко принимает КГБ.
Машину только останавливает ГАИ, водитель не успел затянуть ручник, уже открываются двери — мне прилетает удар по челюсти и люди стоят тыкают пистолетами. Сразу — «мордой в пол» и куча ударов, которые уже не сосчитать. Потом нас с водителем везут в багажнике в лес, там достают и избивают, в том числе бьют электрошокером. В лесу проводят допрос с пистолетами. Сотрудники были в штатском.
Как оказалось, в моей группе должны были пересекать границу «рельсовые партизаны» из Бобруйска. Их задержали задолго до этого, а наше задержание было инсценировкой. Люди из нашей машины, которые якобы должны были с нами перебегать границу, были подставные сотрудники.
Я это понял сразу. Когда нас задерживали, то эти держали меня за руки в самой машине. Вот у меня «соратники» — держат, когда меня задерживают! Все тупо, по-идиотски и непрофессионально. Потом они разыгрывали сценку с простреленными коленями. Кричали, что и нам прострелят тоже. Били так, чтобы как будто потерял сознание, но меня же допрашивают — максимально странно это было.
Вся эта спецоперация была, чтобы поймать человека, который помогает с переходом границы. К нам в лес на допрос потом привезли Алесю Буневич».
КГБ и ИВС Гродно
Алексей рассказывает, что тогда он чувствовал обиду за неудачную попытку сбежать, а также было непонимание ситуации. Только в лесу на допросе он узнал, из-за чего его задержали. Полвечера Алексей пролежал на полу в машине в лесу. Только вечером его увезли в КГБ Гродно на допрос:
«Там тоже своя специфика допросов: пять часов с тобой разговаривают ни о чем, а параллельно какой-то начальник забегает и начинает криками допрашивать по делу. Кричать и убегать».
На двое суток Алексея перевели в ИВС Гродно, где его ждал «подсадный заключенный»:
«Ему принесли чай, матрас, постельное белье. Схема везде одинаковая. Но я уже тоже бывалый — могу на его языке разговаривать. Пытается что-то разведать, а я ему: «Неприлично зеку такие вещи выспрашивать». А он понимает, что действительно неприлично, и у него начинается диссонанс: его послали разведать, а он и лицо свое сохранить не может, и узнать ничего не может».
«В ИВС Могилева в наручниках и трусах выбегаешь в коридор, и они металлоискателем по 15 минут все сканируют»
Затем Алексея, водителя и Алесю Буневич перевозят в Могилев, так как дело бобруйских «рельсовых партизан» ведет Могилевский КГБ. В дороге сотрудники также устраивали допросы. После этапа всех троих сразу увезли на допрос в КГБ — их адвокаты физически не могли даже приехать. Только там Алексей узнал статьи, которые ему инкриминируют, — соучастие в терроризме (ч. 6 ст. 16, ч. 2 ст. 289 УК), и что ему грозит. После этого программиста поместили в ИВС Могилева на восемь суток.
«Допрос проходил в стиле «добрый-злой полицейский»: один говорит, что все будет делать согласно закону, а другой врывается, кричит и угрожает. Потом нас заталкивают в ИВС Могилева. Это место даже по сравнению с ИВС на Окрестина показалось мне каким-то адом. Там такая атмосфера, что ты как будто приговорен к смертной казни.
Ежедневно меня перебрасывали в другую камеру. В двухместной я всегда был один, а в одноместной иногда попадался сокамерник — «утка». Без матрасов и с круглосуточно включенным светом. В одиночных камерах иногда не было воды — или она у них не работала, или они специально выключали ее. Воды давали мало — по полчашки два раза в день.
Также очень сильно вонял туалет. У меня забрали свитер и куртку — я остался в одной майке. Наверное, как «рецидивисту» не полагалось. Мне было очень холодно, поэтому спал в обнимку с батареей. Будили по два раза за ночь — я должен был назвать свою статью, а я ее до сих пор нормально не изучил. Три раза в день делали шмон: в наручниках и трусах выбегаешь в коридор, вещи все с собой, снимаешь трусы, и они металлоискателем по 15 минут все сканируют.
Я уже думал, что они в конце концов реально что-то найдут у меня там. В этом ИВС у сотрудников с психикой большие проблемы — на коридоре были слышны их истерические разговоры.
Мне говорили, что водителя и Алесю отпустят, а меня точно на 20 лет посадят. Адвокат сразу ко мне попасть не мог, а когда наконец пробился, то на встрече сотрудник просто стоял и смотрел в окошко на нас — он даже не скрывал, что он смотрит и слушает».
«Так и быть, не будем тебе переквалифицировать «химию» на колонию»
Как рассказывает Алексей, в ИВС Могилева у него были только две мысли: или расстреляют, или отпустят — но как бежать дальше?
«От первого варианта я пытался отходить, и это было легко. Если мне вешают эту статью (289 УК), то дают 20 лет или расстреливают — то зачем о ней уже думать? Пытался думать другую мысль: почему не удалось бежать в первый раз, что исправить и как это изменить.
Единственное, на что я надеялся, — что они не будут вообще так фальсифицировать, потому что они не могли приписать мне то, что я не мог совершить физически: когда жгли релейные шкафы и задерживали тех парней, я еще сидел в СИЗО в Минске. Они еще как-то пытаются играть в законность, а тут совсем чушь.
Боялся, что они сделают группу… Хотя они так и сделали, судя по фильму, но без меня».
Алексей остается подозреваемым по ч. 6 ст. 16, ч. 2 ст. 289 Уголовного кодекса. У него взяли подписку о неразглашении и о невыезде — уже вторую.
«В последний час десяти суток в ИВС пришел следователь КГБ. Как обычно, пугает, чтобы я никому ничего не говорил, никуда не бежал, а ехал отбывать свою «химию». Говорит, что «так и быть, не будем тебе переквалифицировать «химию» на колонию». Но побега никакого и не было: я даже до границы не доехал».
Второй раз Алексей выехал через официальный пункт пропуска в России после пятичасового допроса ФСБ.
«Наверное, это патриотизм»
«Сейчас мы с женой не до конца понимаем, где и как мы будем жить. В Украине у нас осталось все хозяйство: кот, мотоцикл и прочее. Жена мечтает вернуться в Украину, но я вижу, что это все затягивается.
Хочу ли я потом вернуться в Беларусь? Пока я не рассматриваю такую опцию. Очень сложно это смоделировать. Мне больше нравилось в Одессе, чем в Минске, отбрасывая даже политическое. Сложно сказать что-то однозначно. Если бы меня кто-то спросил в 2019 году, буду ли я участвовать в митингах, то я бы сказал: «Нет, зачем мне ерундой заниматься? Мне это неинтересно».
Но, как показала практика, просто что-то стреляет в голове — и ты идешь. И я не знаю, как это работает. Хотя когда я шел на митинг 9 августа 2020 года, то я понимал, что будет жестко: будет сопротивление — будут стрелять. Я не питал иллюзий — я не первый раз это все видел. Но я все равно встал и пошел. Наверное, это патриотизм».
Комментарии