«На меня самого написали четыре доноса». Историк Игорь Кузнецов о слитой базе обращений в милицию и параллелях с 1930-ми годами

Интересно, что с доносами Игорю Кузнецову пришлось столкнуться не только в теории.

«За полтора месяца на меня написали четыре доноса в РУВД. Это от одного человека. Он писал, что я реабилитирую нацизм, дискредитирую белорусскую власть. А когда в фейсбуке я выложил имя и фамилию этого человека, поступил следующий донос — привлечь меня к уголовной ответственности за то, что я назвал его информатором и разглашал его личные данные», — делится Кузнецов.

Павялічыць

Как все стали доносить на всех?

«Идеология большевиков предусматривала борьбу с классовыми врагами. Значит, нужно было распространить непримиримое отношение к ним в обществе, и власть поощряла любые формы доносительства.

Пик доносов пришелся на период 1937-38 годов, т.е. на годы Большого террора. Тот же Сергей Довлатов говорил, что в Советском Союзе было четыре миллиона доносов. Но сколько точно их было, никто не знает, потому что архивы закрыты», — объясняет историк.

В те времена были информаторы (те, кто открыто действовал) и доносчики (сотрудничали с органами тайно). Кто-то «сдавал» знакомых под воздействием советской идеологии, потому что верил, что кругом враги и вредители. Кто-то действовал из корысти, мол, соседа заберут — освободится комната в коммунальной квартире. Другие же так продвигались по службе.

В Уголовном кодексе была статья 58 — за недонесение. Когда арестовывали мужа, жену могли отправить в лагерь за то, что не сообщила о «враге народа». Поэтому некоторые думали: лучше лишний раз напишу, чем потом скажут, что не разоблачил своего соседа.

«Другой вопрос, что не все делали это добровольно. Кого-то арестовывали — и он мог дать показания под пытками на 10—20 человек.

Не буду называть фамилию, но один из белорусских писателей подписал доносов на 328 человек. У людей выбивали эти показания, и не наше право осуждать персонально того, кто это сделал. Надо осуждать систему, которая это породила и заставила людей переступать черту и становиться фактически преступниками.

Написание доносов не гарантировало доносчику личную безопасность. Да, был период когда их активно поощряли, а потом план по арестам увеличивался, и они сами попадали под этот молох. Это одна причина. А другая — доносчики становились опасными свидетелями, поэтому с ними расправлялись», — говорит Игорь Кузнецов.

«Сосед пальто дорогое носит, откуда у него такие деньги?»

Практика доносительства была широко распространена среди партийных руководителей и творческой интеллигенции.

«Вспомнить, например, докладную записку на имя Пономаренко в 1938 году с перечислением около 30 фамилий — в том числе Янки Купалы, Якуба Коласа, Кондрат Крапивы. В записке сообщалось, что они являются нацдемами.

Но, если смотреть по численности репрессированных, будет другая картина. В 1937-38 годах только 9% приходится на интеллигенцию. Остальные, 91%, репрессированные — простые рабочие, крестьяне, домохозяйки», — делится историк.

Павялічыць

Как выглядели доносы при Сталине? Могли обвинить, что человек в колхозе подсыпает разбитое стекло в зерно, то есть занимается вредительством. Или позволяет себе антисоветские высказывания, например, что жизнь в Америке лучше, чем в СССР. 

«На каждый такой донос была статья Уголовного кодекса. Если кого-то обвиняли в сотрудничестве с польской разведкой, это уже расстрельная статья. Хотя были и бытовые доносы. Человек мог пожаловаться на соседа: он пальто дорогое носит, откуда у него такие деньги? — рассказывает Игорь Кузнецов. — Многих обвиняли в преступлениях, которых они не совершали.

Не думаю, что родители на детей часто доносили. Это могло случаться в порыве эмоций. Поссорилась мать с дочерью — и решила проявить свой гражданский долг. А когда дочь арестовали и дали реальный срок, очень жалела, что поддалась злобе.

Читайте:
«Просто сильно выпивши была». Мать рассказала, как сдала дочь милиции в августе 2020-го

Хотя были и такие, кто искренне считал, что дети являются шпионами иностранной разведки или ведут антисоветскую пропаганду и их нужно наказать по всей строгости.

До 1934 года доносы формально проверяли и даже были редкие случаи, когда говорили, что написанное не соответствует действительности. В период Большого террора, когда машина работала на полных оборотах, было не до того. Поступил донос — арестовать. Любые показания можно было выбивать в ходе следствия. 

Читаешь архивное следственное дело. Первый протокол: «Вы являетесь участником польской организации войсковой?» — «Конечно, нет». На второй день человек говорит, что не просто участвовал, но и завербовал других. На третий — что их широкая сеть ставила целью подготовку убийства Сталина».

Если бы доносительство не носило массового характера, был бы Большой террор?

Публично доносы очень редко осуждались: тот, кто выступал с критикой, рисковал оказаться на месте того, на кого писали докладные. Осуждали за закрытыми дверями — на кухне, с соседом, которому доверяли.

«Возникает вопрос: а если бы доносы не носили такого массового характера, был бы Большой террор, когда массы людей расстреливались или отправлялись в ГУЛАГ? Был бы. Доносы просто помогали быстрее организовывать этот процесс. Создавали нужный фон, нагнетали настроения.

Некоторые говорят: вот архив КГБ откроется, всю правду узнаем. Я не уверен, что это всё прояснит. Да, списки агентуры сможем увидеть.

Но ведь были люди, которых вписывали для количества, а они и не представляли себе, что считаются агентами НКВД. А другие в списки не попали или были в сверхсекретных документах, которые были уничтожены в то время. И как мы будем оценивать?

Это очень сложный процесс. Виновато в этом руководство, которое создало систему и мотивировало такие действия. А все остальные были жертвами», — считает историк.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0