«Ты села в тюрьму и не подумала обо мне». Лариса Щирякова о чувстве вины перед сыном
Бывшая политзаключенная журналистка Лариса Щирякова в новом выпуске ТОКа рассказала, что пришлось пережить ее сыну после ее задержания и о письме от него, которое чуть не довело ее до инфаркта.
По словам Ларисы, еще до задержания она договорилась со своей племянницей, что та в случае ареста возьмет опеку над сыном. Однако сын упрекал ее, что она поступила эгоистично:
«Естественно, я понимала, что пойду в тюрьму. Тут у меня большое чувство вины перед сыном за то, что я все же не подумала о нем. И он мне потом об этом говорил, что ты села, и ты не подумала обо мне. Глобально не подумала. Естественно, я позаботилась, чтобы была опека оформлена, чтобы деньги у него были и все. Но он говорит: «Ты подумала о себе. Тебе хотелось остаться…».
Щирякова признается, что ее решение не уезжать из Беларуси было продиктовано надеждой, что, отсидев, она сможет остаться на родине.
«Я думала, что таким образом куплю себе право жить в Беларуси. Потому что я думала: вот уеду сейчас — и у меня не будет такой возможности. А я хочу жить в Беларуси! Я думала: ну вот сяду, хоть я ни в чем не виновата, отсижу — и все, буду жить дома. Сейчас я понимаю, что это были иллюзии, что я была слишком наивна. Получается, я поставила это выше своего сына. Что я поступила эгоистично. Потому что сделала так, как я хотела. А он очень пострадал. Для него много было травм».
Как вспоминает Щирякова, к моменту ареста сын два года жил в ситуации преследования матери. Он неоднократно был свидетелем обысков в их доме.
«Представляете себе: семь часов утра, зима, ночь, и в каждом окне стоит омоновец в черном и стучит в дверь, в окна. И собаки лают. (…) Я не всегда открывала дверь, потому что мне нужно было спрятать технику. И мне нужно было сообщить о том, что ко мне пришли. (…) Он бегает за мной и говорит: «Мама, мама, а мое не заберут? А мой компьютер не заберут? А мой телефон не заберут?». (…) Вместе со мной травмировался и мой сын. Это и боязнь того, что меня заберут. И вообще все эти сцены довольно тяжелые для 15-16‑летнего подростка», — вспоминает Лариса.
Отец-спаситель, который не выдержал
После ареста Ларисы, ее сын временно был помещен в социально-педагогический центр (СПЦ).
«Это по закону. То есть здесь они не нарушили закона ни на йоту, — объясняет она. — Если сын проживает с матерью, которая в разводе, и ее закрывают по уголовному делу, ребенок остается без опеки. Сын несовершеннолетний и не имеет права оставаться один. Он должен быть помещен под чью-то опеку».
Лариса замечает, что, возможно, если бы она жила со своими родителями, сын бы смог остаться с ними. Однако она не уверена в этом:
«Я не уверена. Во-первых, они старые, а во-вторых, мне следовало оформить генеральную доверенность, что в случае чего я доверяю, чтобы они жили. Что-то такое, возможно, я могла сделать. Я просто об этом не подумала».
В результате сын оказался в социально-педагогическом центре (СПЦ), а позже был передан биологическому отцу, который не видел мальчика с пяти лет и жил в Новосибирске.
«Отец же не лишен родительских прав. То есть ему не в опеку отдали ребенка, а просто отдали его ребенка, потому что он биологический отец. Он принес справку, что ему есть где жить и у него нет проблем со здоровьем», — рассказывает Щирякова.
Для подростка появление отца было настоящим чудом.
«Он был очень счастлив, потому что он же ждал, что его заберут [в детский дом]. (…) И вот отец для него был просто спаситель. До такой степени, что он просто на него смотрел как на бога, что он его просто спас из этого египетского плена, из этого СПЦ. Отец был просто супер-герой».
Как рассказывает Щирякова, отец «три месяца нормально выполнял свои обязанности, просто отец-отец был», «они ходили и в тренажерный зал, и разговаривали часами».
Со своей стороны сын «искренне пытался его полюбить, узнать о нем. Они много разговаривали, много проводили время. (…) Кроме того, он был очень благодарен ему, что находится на свободе, что его не забрали в детский дом».
Однако через три месяца мужчина столкнулся с реальностью воспитания подростка, которого Лариса называет «сложным».
«Когда вы критикуете бывшую жену, что она плохо воспитывает, находясь за 2000 километров от ребенка, — это одно. А когда вы в роли отца, вы сами воспитываете его. Это другое дело. Это не так просто. (…) Свят — очень специфический малец. (…)
Это такая ежедневная тяжелая работа — воспитывать детей. И не каждый способен на себя такое взять и работать. Потому что фактически ты работаешь, а дома у тебя еще одна работа. В случае со Святом это стопроцентно было так, потому что он сложный подросток.
Он не хотел учиться, и домашние занятия — это был просто бой. Заставить его сесть и учиться — это нужно было приложить усилия. И делать это каждый день, и это все через нервы, через преодоление».
Эта «тяжелая ежедневная работа» оказалась неподъемной для отца. В результате он просто оставил сына одного.
«Он не смог. (…) Он просто оставил ему 15 рублей. Был счастлив безмерно, что тот уезжает. (…) Поцеловал и говорит: «Знаешь, сын, ты будешь теперь один жить».
Поступок отца стал для подростка глубокой травмой. Лариса вспоминает, что, узнав об этом, почувствовала сильную боль за сына, который воспринял ситуацию очень остро.
«Простите, конечно, это мой бывший муж, но он редкий мудозвон. Просто я не представляла себе размера. Когда об этом узнала, мне было очень обидно за Свята. И он тоже очень обиделся. Он говорил со слезами на глазах: «Ну как он может? Он же мой отец».
По словам Ларисы, она сознательно решила не разрушать до основания авторитет отца, хотя и была уверена в его непорядочности.
«Я всегда придерживаюсь мнения: я не должна разрушать его авторитет. Я не должна говорить, что он плохой. Хотя я стопроцентно была уверена, что он такой и есть, как о нем Свят мне рассказывает. Я начинала говорить: «Дорогой Святик, ну у него какие-то там проблемы, может, он там тоже страдает от чего-то». Короче, придумывала что-то такое, чтобы как-то этот стресс снизить, чтобы эту обиду [уменьшить]».
Однако эта обида, по словам Щиряковой, не прошла быстро. Она оставалась с сыном еще долгое время.
«Вот два года прошло, и обида еще была. И вот я слышу, как он со мной разговаривает, и эта обида есть», — заключает она.
Письмо-троллинг, которое чуть не довело до инфаркта
Находясь в колонии, Лариса все время волновалась за сына. Однажды она получила от него письмо, которое чуть не стоило ей здоровья.
«Он мне пишет: «Мамочка, я покрасился в белый цвет — но это уже не актуально. А еще я проколол себе бровь и серьгу вставил. И уши проколол. И начал курить сигареты, но не в затяжку. Пиво стал пить безалкогольное и набил татуху «не забуду мать родную».
Я думала, что у меня уже инфаркт ходит. Я опустила это письмо, у меня слезы на глазах. Зная, что многие дети, которые остались без родительского контроля, очень часто становятся преступниками… И я подумала: ну вот, мать посадили, отец уехал. И все, ребенок пропал. Просто пропал».
Как выяснилось позже, это была просто жестокая шутка. Сын с друзьями решили таким образом «повеселить маму».
«Они просто развлекались. Они маму хотели порадовать, хотели маму повеселить. Они просто сидели на гулянке и писали, как казаки пишут письмо турецкому султану», — рассказывает Лариса.
Комментарии