Кино33

Настоящие национальные произведения сегодня — это не только о величии седого прошлого и даже совсем не о нем

«Хрусталь» Дарьи Жук показал, почему «национальное кино» не может быть таким, каким многие его до сих пор представляют, считает Антон Левицкий.

Традиционный сюжет белорусского национализма — как приобщиться к миру, как участвовать в настоящем. «Людьми звацца» Янки Купалы — об этом. Есть менее известные, но более детальные программы (например, у Костюкевича или у Анастасии Колас).

Процесс участия в жизни был движением через национальное (партикулярное) к общему. Это, наверное, правильная диалектика: описание возможно, если материал разветвленный и разнообразный, проявляющий самостоятельность.

Речь идет о системности. Редко кто способен мобилизовать собственное видение так, чтобы произвольно, но убедительно создавать системы. Лем и Борхес — яркие примеры; но такая абстрактность, отстраненность требует и от читателя соответствующего умения. Данила Жуковский критиковал белорусские образчики такой умственной самосоредоточенности — Балахонова, Батюкова — как «вылавливание идей из воздуха».

Еще один белорусский пример, застуживающий упоминания, — Юхновец. Он также становится в этот ряд.

Итак, подытоживая: успех — динамика и суверенность — возможны, если материал системный, а описание есть результат работы.

* * *

Кажется, что понятие «белорусское национальное кино» всегда представлялось в категориях реализма. Реализм концептуализирует творчество как исследование типичных явлений жизни. Моделируется сеть вероятностей, придающих произведению фундаментальную ценность, практическое значение. Наиболее известные открытия белорусской литературы преимущественно остались локальными — изображение белорусского крестьянина, коллективизации.

Неслучайно национальное кино в Советской Беларуси получилось у Турова. Это была экранизация мележевского шедевра — «Полесской хроники».

Но национальное кино, измеренное национализмом, давно требует предельного напряжения аналитического ума. Чтобы снять национальное кино в современной Беларуси, далеко недостаточно эксплуатировать романтические спекуляции о значимости белорусского языка и величии седого прошлого. За риторическим мусором, который царит в белорусской литературе и историографии, литературоведении и политике, давно скрывается отсутствие системности.

Взаимная отстраненность явлений, которые должны были бы образовывать систему, безотлагательно нуждается в метаописании, которое юы включало категории и понятия, умение взглянуть на себя дистанцированно, даже отчужденно.

* * *

Новое национальное кино должно найти новые понятия. Раз уж невозможно высвободить важнейшее понятие нации из оков тавтологий, которыми ее опутали песняры извечного шляхетства и национального характера, оставим его в стороне.

Рациональное установление цели — формирование общества городской культуры — возможно и через другие категории. Они могут быть сочно-белорусскими («гуртаванне» и «сумоўе», «рошчына» и «дзейснасць») или бездушно-интернациональными — синергетика, рынок (соотношение спроса и предложения), система.

Была ли такая цель у создателей «Хрусталя»? Похоже, что не было. Возможно, фильм стихийно — непроизвольно — выполнил подобную программу.

* * *

Как миф или штамп? Или фольклор — уплотнение фабулы, которое делает ее пригодной для регулярной, экономной репродукции: в фильме — тема о том, что качественный белорусский хрусталь продают во Франции. Все происходит через системность наблюдения и практики.

Работа с мифом, штампом и фольклором, указывая на негатив в фильме (рассказ о разрухе «лихих 90-х» безошибочно можно локализовать в идеологическом пространстве Беларуси), проявляет и позитив.

Это ненавязчивая, но гибкая динамика сюжета (1). Суверенная выразительность диалогов (2). Разнородность персонажей (3). Содержательность визуальной драматургии (4). Отсюда и возможность доверия к исторической реконструкции фильма: обоснование его реалистичной претензии. Эти четыре качества делают описание систематическим.

Прежде всего это касается названия. Оно с изобретательной точностью (впечатляют хрустальные светильники) связывает нити разговоров, поступков и причинно-следственных связей в узлы сюжета и основной мысли.

* * *

«Хрустальный лебедь» картографирует опыт белорусских 90-х предельно аккуратно. Поэтому и неясно: то ли это еще демократический эпизод 1991—1994 гг., то ли это уже народ отведенный от пропасти.

Эта картография со всей тщательностью показывает государство и инфраструктуру, бюрократию и вовлекание Беларуси в глобальный поток людей, товаров и идей. Классическое разделение на город и деревню, занимавшее белорусскую литературу 1960—1970-х, обостряется: Хрустальный формально уже вроде и не деревня, но модерность распределена по-разному даже между городами.

По одну сторону этих милых особенностей — особый речевой этикет (вы там в Минске все на вы?), воображаемые группы интеллигенции и нации (материализованные Коласом, Лениным и партизанами в музее Азгура), унаследованные образования культурной политики, которые обуславливают эти группы, делают их фактом практической жизни. Параллельно эти образования и группы наполняются новым содержанием, новой повседневностью, там вызревает новый клокот. Старый уклад жизни необратимо разрушен и здесь: «духовная практика» — будь то родина, йога или кармические упражнения — теряются в материальной нужде, бытовой неустроенности.

По другую сторону — необъятные просторы исключенных из модерности групп. То здесь литературным языком гребуют («языком часаць» — это, может, не так о правильной русской фонетике, а больше о том самом этикете). То там основным коммуникационным средством остается насилие, которое структурирует повседневность, взаимодействия, идентичности. Насилие означает жизнь: армию, любовь и телесность.

Для этих групп едва ли не единственное средство участия в модерности — работа. Именно она составляет приватный ресурс гордости, стабильного самоощущения, самопонимания. Идентичность жителей Хрустального ежедневно поддерживается на заводской проходной.

Разрушение правил в фильме показано поразительно метко: оно прежде всего выражается в развале на работе. Труд утрачивает смысл прямо на глазах, и Франция с ее функциональным — и справедливым? — рынком остается последним аргументом для самооправдания белорусского хрусталя. По-своему вовлекая царящий в Хрустальном временной режим в то совокупное движение, которое называют демократическим транзитом. Каким бы он ни был.

В этом переплетении опытов мало заметен белорусский национализм. Курейчик уже высказался на этот счет — но, кажется, ошибочно.

Задача в том, чтобы остаться в рамках реализма и системно описать общественные явления. То есть описать типичные примеры, образцы.

Фото facebook.com

* * *

Что такое система, тип и регулярность? Иным способом обозначенные миф, штамп и фольклор; поверх этих понятий довлеет в фильме сталинское понятие родины.

Поддается ли система переменам? Точнее: какими возможностями обладает личность, чтобы влиять на эти перемены? Индивидуальное усилие утопает в системе-родине: избежать strong connections сложно, почти невозможно. По причине огромной силы этих связей Купала кончается Левками, и даже после крушения преступного режима, в кульминационную пору набирающего темпы транзита, найдутся такие, кто объяснит, почему стихотворение «Коммунисты» Кулешова — это шедевр.

* * *

«Хрустальный лебедь» рассказывает не про возрождение. Но его сюжетный шум где-то близко. История про родину — про «бляянне-зоў ягнят і крык вароніных грамад над могілкамі», музыкальный конфликт в риторическом сопровождении белорусской поэзии — связана с освобождением личности, индивидуальной способностью действовать против strong connections.

«C'mon, nothing will ever change here». Здесь никогда ничего не произойдет — облыжный анализ, неправда: так в фильме незаметно завязывается сюжет. Затем выясняется, как много вокруг беспорядков. Об этом и идет речь в рассказе о приключениях главной героини.

Фамилия главной героини напоминает Павлинку — случайность ли? Четкая параллель прослеживается с хрупкостью, утонченностью в сюжете. В начале 90-х нарочитую простоту Янки Купалы объяснил Георгий Колос. Он реконструировал размышления Купалы об участии в жизнеописании человечества, о том, как освоиться в текстах Данте и Шекспира.

Фото facebook.com

* * *

Как пишется жизнеописание человечества? Участием в жизни. По обе стороны этой дороги раскиданы аналитические модели, и «Хрустальный лебедь» предлагает одну из них. Это депрессивная история. Формальный критерий дает возможность противопоставить ее экзистенционалистским исканиям. Чтобы помирить представленные в этой рецензии направления.

Как писал Хайдеггер, только в грозу мы чувствуем себя освоившимися, словно дома. Какое уж тут возрождение.

Комментарии3

Сейчас читают

Игорь Тур потратил минимум 30 тысяч на премиальную кухню ФОТО23

Игорь Тур потратил минимум 30 тысяч на премиальную кухню ФОТО

Все новости →
Все новости

Макрон заявил о готовности отправить на Украину 50 тысяч военнослужащих5

В Новогрудке подписали договор о создании Белорусского музея Холокоста4

Застреленный в Киеве полковник СБУ руководил группой, которая ликвидировала «Моторолу»1

Канопацкая едет в Литву на автобусе подавать заявку в Департамент госбезопасности ФОТОФАКТ66

Умерла Ирина Яскевич

«А меня меньше всего беспокоит, заговорит ли Сергей Тихановский на белорусском»211

Белорусы делятся видеозаписями пролетов российских беспилотников10

В Бобруйском районе нашли два двухсотлетних дуба-великана1

В небе над Киевом впервые с 2022 года появился гражданский транспортный самолет1

больш чытаных навін
больш лайканых навін

Игорь Тур потратил минимум 30 тысяч на премиальную кухню ФОТО23

Игорь Тур потратил минимум 30 тысяч на премиальную кухню ФОТО

Главное
Все новости →

Заўвага:

 

 

 

 

Закрыць Паведаміць