«Народная Воля» поинтересовалась, как дела у знаменитого белорусского поэта Владимира Некляева, что его волнует, тревожит.
— Владимир Прокопович, как ваше здоровье? Знаю, что вы обычно с боевой улыбкой отвечаете: «Не дождутся!» Но спрашиваю, потому что некоторые говорят, что вы будто еле держитесь, похудели, на таблетках и капельницах … Поэтому ответьте честно, пожалуйста.
— Честно так честно … У меня есть рассказ «Змены сувязяў», в котором описано, как наши так называемые правоохранительные органы «поправляли» мое здоровье. 2010 год и дальнейшие аресты все больше сказываются, приходится повсюду таскать с собой целый мешок лекарств, но все равно: не дождутся!
— В конце прошлого года вы уехали в Польшу. И тогда многие решили, что в ближайшее время точно не вернетесь в Беларусь. Но вы здесь, в Минске. Некоторые не понимают, почему Некляев вернулся, когда многие, включая хороших писателей, уезжают…
— Как только я куда-то отъеду — сразу же меня записывают в эмигранты. Это уже такая заведенка. Когда в прошлый раз отъехал в Швецию, чтобы спокойно дописать роман «Гэй Бэн Гіном», так переполох устроили: «Политэмигрант! Политэмигрант! — что я сам чуть в это не поверил.
Никогда я не был эмигрантом и не собираюсь быть.
На этот раз уехал в Польшу, так как там издали мой дописанный в Швеции роман. И предложили презентовать его в восьми крупнейших польских городах и в Вильнюсе. А дома мне отказали в издании романа все издательства, в которые я обращался. В том числе государственное — «Мастацкая літаратура». Все боялись обвинений в экстремизме, хотя «экстремистская» в романе разве что фамилия автора.
Из Польши я вернулся в первый день войны, 24 февраля. Почему? Ведь очевидно было, что война не обойдет Беларусь. А значит, я должен быть дома. Не буду пафосно говорить: с народом! Просто быть вместе со всеми.
Земля, как известно, большая, но, объехав ее почти всю, я уже знаю, что нет для меня никакой другой земли, кроме белорусской.
— Недавно вы написали и поместили в сети такой стих:
Мне раптам стаў нямілы родны кут.
І я б забыў, што нарадзіўся тут,
Каб даў мне Бог забыць, каб разлюбіць даў сілы
Пагорак той, дзе продкавы магілы,
Дзе хутка ўжо і мне на Божы суд.
Я ведаю, што я на тым судзе
Скажу. Што я нікому і нідзе
Не здрадзіў, што ў крыві не вінаваты…
А Бог спытае: «Не прадаў ты брата?
Сястру сваю не кінуў ты ў бядзе?»
Я б адказаў, што не!..
Калі б Ён сілы даў
Змагчы той жах, што нада мной паўстаў,
Нянавісць, што, як пыл,
любоў з зямлі змятае!..
Ён ведае, што я не прадаваў.
Я ведаю, чаму Ён так спытае.
Понятно, что стих связан с событиями в Украине, с тем, что с земли Беларуси поддерживаться война против нее. Вы чувствуете вину перед украинцами?
— Поэт не может не чувствовать себя невиновным в соседнем зле. Маяковский даже винил себя перед японскими вишнями. А тут не вишни…
Нападением на Украину Россия создала в мире ужасную ситуацию. И прежде всего в славянском мире. Уже сейчас видно, что она ударила в будущее славянство. Оно и до этой войны уже не выглядело «братской семьей», а сейчас…
Сейчас у нас беда. Большая. В Беларуси внешне не такая страшная, как в Украине, но по сути такая же. Как украинскую землю ее враги хотят сделать неукраинской, так и землю белорусскую враждебные силы хотят сделать небелорусской.
По сути решается вопрос: быть нам или не быть?
Чем и как на него ответить?..
Если мы неустанно будем делать на своей земле свое белорусское дело, земля наша останется белорусской, кто бы на ней ни правил, кто бы ее ни оккупировал.
— На днях в Минске прошла книжная ярмарка, но вас, насколько я знаю, на ней не было. Если не секрет, почему? Там презентовался ваш роман «Гэй Бэн Гіном», была чудесная возможность увидеть людей, возможно, даже выступить с речью…
— Все, что я мог произнести там, написано в романе.
Вообще, по договоренности с издателем, я собирался быть на презентации под закрытие ярмарки. Но все книги разошлись в первые два дня — и на третий там уже просто было нечего делать.
Ну и была еще одна причина. Якобы был приказ: «Если появится Некляев — брать! Нечего ему пиариться на нашем празднике!» И будто приказ исходил от высокого милицейского чина, но я в это категорически не верю. Зачем создавать скандальную историю, арестовывать писателя на международной книжной ярмарке, если сегодня можно арестовать его где угодно за ничто? Как, впрочем, и любого другого ни в чем не повинного гражданина.
— Независимый Союз белорусских писателей ликвидирован, а в провластном писательском Союзе изменилось руководство: вместо Николая Чергинца председателем стал Алесь Карлюкевич. Как вы считаете: способен ли он ради белорусского дела объединить под одной крышей и провластных, и независимых литераторов?
— Я ничего не слышал о таких его планах … Пусть позвонит председателю нашего ликвидированного (который, тем не менее, есть!) Союза Борису Петровичу, пригласить на кофе. Борис — человек толерантный, грубо не откажется. Вот и будет первый шаг к национальному участию, без которого нам никак не обойтись…
Что же касается смены руководства, то Карлюкевич, во-первых, хотя бы говорит, как и должен говорить белорусский писатель, по-белорусски, а во-вторых, судя по написанным им литературоведческим текстам, все же имеет представление о том, что такое литература. В отличие от его предшественника.
Провластный Союз писателя создавался не как творчество, а как идеологическая организация для обслуживания режима. И хотя членство в нем с самого начала было похоже на штрейкбрехерство, я никогда и никого в этом не винил. Людям надо как-то жить, самим кормиться и детей кормить. Не в ОМОН же писателям идти. Там, как известно, театралы…
И все же многое в деятельности провластной писательской организации меня удивляло.
— Например?
— Есть такая вещь, которая называться цеховость. Единство поэтов, прозаиков, вобще людей литературы. Или во всяком случае она была — и я всю жизнь ею дорожил.
Что это такое?..
Это когда поэт Евгений Евтушенко (уже всерьез больной) летит из Америки, чтобы доказать Лукашенко, что не стоит преследовать поэта Владимира Некляева. А здесь под преследование, под уничтожение попадает не один поэт или прозаик, ликвидируется Союз белорусских писателей, а от их коллег, братьев по цеху, Союза писателей Беларуси хоть бы слово в защиту. Или просто в поддержку. Можно же было написать: «Мы, друзья СПБ, выражаем озабоченность …» Но никто даже не заикнулся. Так уже «Нет войне!» я оттуда и не ожидал. Хотя это принципиально. Литератор, гуманитарий, вообще не может не быть против войны. Это даже не позиция, это большее: суть создающего человека.
— Как вы восприняли ликвидацию Таварыства беларускай мовы, курсов «Мова Нанова», всех общественных организаций, которые имели хоть какое-то отношение к белорусскости?
— Как длительное подчинение Минска Москве, из которой список организаций, которые должны были пойти под нож, и был передан для исполнения Минску. Так было, кстати, и в Украине на Донбассе — перед первым вторжением России на Донбасс. Там по списку уничтожалось все украинское. И в Беларуси Москва повторила тот же сценарий.
Не думаю, что Лукашенко этого хотел. Все же, мягко говоря, как-то неудобно уничтожать в Республике Беларусь Таварыства беларускай мовы. Но он оказался в таких жарких объятиях его любимого Союзного государства, что тут хочешь не хочешь, а поцелуешься…
С моей точки зрения, это одно из величайших преступлений, совершенных режимом. Это удар в самую сердцевину того, что есть в Беларуси. И нанесен он, чтобы сердце Беларуси остановилось. Но оно у нее сильное, закаленное. И через века, через потери, через всю боль, через все мучения бьется, бьется, бьется, бьется…
— Вы не только поэт, но и гражданин. И чего скрывать: некоторые все еще ждут от Некляева принципиальных шагов, сильных заявлений, и даже каких-то акций… У вас остались еще политические амбиции? Или хотелось бы просто спокойно пожить — для себя, для любимой жены?
— Такой опасной ситуации, в которой мы можем потерять Беларусь, в нашей истории еще не было. И я вернулся бы в политику, если бы знал, что в ней делать. К тому же я вижу, что это не знает сегодня никто. Ни на западе, ни на востоке. Никто, кроме украинцев, которые знают, что они борются за свое Отечество.
Нам тоже придется не с цветочками по улице ходить, а мужественно бороться за Беларусь. Без этого не обойдется.
— Сегодня политики (и оставшиеся, и те, которые уезхали) обращаются к вам за советами?
— Случается. Но опять же: ничего и никому я не советую. Ведь, если бы сам знал, что сегодня в политике реально можно сделать, чтобы исправить ситуацию, в которую мы попали, я бы и сделал это сам.
— Не жалеете, что в 2020 году не возглавили протест?
— А как я мог его возглавить? Не будучи кандидатом в президенты и даже не представляя никого из кандидатов?..
Я готов был взять на себя организацию Площади, без которой не видел шансов на победу. Предложил это объединенному штабу. Но наши видения не совпали.
— Пишете письма в тюрьму Статкевичу или Федуте?
— Да, пишу. И не только им. Знаю, что письма мои к ним не доходят, но все равно пишу.
— На референдум по Конституции ходили?
— Нет. Беларусь из статуса нейтрального государства в статус государства, готового за три дня завоевать Украину, перевели без меня.
— Согласно 18-й статье обновленной Конституции, «Беларусь исключает военную агрессию со своей территории в отношении других государств». Своеобразным участием в агрессии против Украины Конституция напрямую нарушается — и ни Конституционный, ни Верховный, и никакой другой суд не обращает на это внимания. Что вы можете на это сказать?
— Что на это обратит внимание суд Божий.
Нарушение белорусских властей ими же придуманной Конституции попросило меня прокомментировать одно российское независимое издание (если такие издания там еще существовали). В комментарии были такие стихотворные строки:
О, Беларусь!..
О, Божье чудо!
Сосуд хрустальный!
Райский сад!..
И из хрустального сосуда
Ракеты к Киеву летят.
Как говорил один известный белорусский политик, который и назвал Беларусь хрустальным сосудом: «иногда не до законов..»
— Вы верите, что Лукашенко действительно готов уйти со своего поста?
— Уйти он мог, только 9 августа 2020 года. Это был бы поступок, который поднял бы его на уровень политика, спасшего мир от войны. Но сейчас этот шанс потерян — и уходить ему некуда.
— Как на вас повлияла война? Спрашиваю, потому что некоторые до сих пор в шоке, а в первые военные недели многие не могли ни работать, ни дышать — только следили за этими ужасными новостями.
— Здесь я ничем не отличался от тех, кто не мог ни работать, ни дышать.
Случилось то, что не могло случиться, что представлялось невозможным. Почти всю мою жизнь, большая часть которого прожита в советских временах, мне вложили в голову идею вечного, кровного, неразрывного братства русского, белорусского и украинского народов. Идея эта вгонялась в мозги из Москвы — и вдруг та же (или наследники тех), кто ее загонял, идею эту убивают. Засыпают бомбами, заливают кровью. Так что: это и есть кровь братства?.. Остолбенев из-за этого, даже братушки, болгары, которые готовы были объединиться с Россией в Советском Союзе, передают теперь Украине советские самолеты, чтобы они сбивали самолеты русские. Россия одним ударом нарушила, на щебень покрошила все «скрепы» славянского мира, врагом которого провозглашала Запод, НАТО, а реальным врагом его стала сама. И никак ей сейчас не оправдаться — кровь ничем не оправдать.
— У вас много друзей, известных в Украине. Что они вам говорят? Считают оккупантом или понимают ситуацию?
— Понимать то понимают… Но чувства, страсти, эмоции…
Вот ты звонишь, чтобы узнать, жив ли, давнему украинскому другу, говоришь ему о нашей давней дружбе, а он вдруг спрашивает: «О чем ты?.. Под моим окном убитые бомбами дети лежат…»
И что на это говорить?.. Какие слова найти, чтобы они хоть приблизительно обозначили то, что сегодня происходит?..
Или вот я называю войну в Украине братоубийственной — и сразу же один из друзей в ответ: «Какие там братья, про что ты?..»
Второй пишет: «Ясно, что это не вы, а вассальная власть, которая продалась Кремлю. Но если мы поем сегодня «Никогда мы не будем братьями», так это и про вас».
Третий, один из лучших украинских поэтов, у которого спрашивал: «Ну какие же мы, когда сами под оккупацией, оккупанты?..», — соглашается, что оккупанты мы никакие. И добавляет: «Но лучше бы вы были оккупантами. Не выглядели бы заср … ми».
К сожалению, из-за участия в войне на стороне агрессора такими мы выглядим в глазах если не всего, то ближайшего к нам мира. Хотя совсем недавно, после августа 2020-го, выглядели молодцами. Но месяц февраль отменил месяц август.
Вообще наш союз из России в ее войне с Украиной отменил (не навсегда, но на время отменил) Беларусь как европейскую страну, переместил ее в Азию.
— После издания в Беларуси Романа «Гэй Бэн Гіном» вы хорошо сказали: «Несмотря ни на что, жизнь идет — и надо жить». И сообщили, что работаете над новой книгой. О чем она?
— Это снова роман. Как и предыдущий, он о Беларуси и белорусах. А конкретно о том, что произошло с нами за тридцать лет со времени провозглашения независимости…
Дал бы Бог этот слой поднять. Писаться не только из-за физических проблем (я уже говорил, что 2010 год не прошел бесследно), но и из-за психологического состояния. Если ежедневно какого-то арестовывают, в том числе близких людей( как недавно Змитра Дашкевича), когда под окнами днем и ночью милицейские и военные патрули, когда напрягает каждый звонок в дверь, когда видишь, как разваливается государство, как разрушается все то, что для тебя дорогое, то как бы нет и литературы. Но каждый сегодня должен делать то, что умеет делать лучше.
В режиме бесконечного насилия не может нормально существовать ни человек, ни страна. И если отдельный человек может бросить страну, то стране предопределено быть там, где она есть. Если, конечно, она вобще будет. Но даже если ее не станет (что при нынешней попытке передела мира совершенно реально), все равно там, где она была, останется Отечество. Как сердце страны новой. Государства свободного, независимого, на самом деле белорусского. С нерушимой верой в будущее, коим я и живу, и пишу.
Комментарии