Совесть, любовь, круги ада и голливудский финал. В семье строителя и библиотекаря из Пружанского района Игоря и Юлии Лаптановичей арестовали сначала его, потом — ее, а затем и бабушку
Их история могла бы стать сценарием для голливудской драмы: голос совести, протест против несправедливости, расправа карателей, жгучая разлука, страдания в неволе, сила духа — и счастливое, хоть и не в своей стране, воссоединение, пишет Ольга Класковская в «Новым часе».
В брестское СИЗО меня тогда закинули, пишет Ольга Класковская, в связи с новым уголовным делом, а Юля была под следствием по семи уголовным статьям. Уже тогда у нее стало плохо со здоровьем, но должным образом ее, как и большинство политзаключенных, не лечили.
Мы встретились снова в гомельской колонии в конце 2022 года: меня уже должны были вот-вот освободить (хотя уверенности и не было, была только надежда), а подруга только заехала отбывать свой срок в ИК-4.
На этом наша связь оборвалась, и последние новости о Юле я узнавала от ее мужа Игоря, который вскоре после своего освобождения летом 2023 года сумел выехать с детьми в Швейцарию. Здесь нас снова свела судьба.
Мои друзья, рассказывая об ужасных испытаниях, иногда даже улыбаются, а я невольно думаю: «Какие же мужественные и несгибаемые люди, и как они это все только выдержали?»
В 2021 году супругов задержали, а позже осудили по делу «брестских хороводов». Игорь отправился в колонию, а Юлию выпустили на «домашнюю химию».
Но вскоре многодетную мать снова разлучили с тремя несовершеннолетними детьми. В октябре 2021 года ее снова арестовали и позже осудили по семи уголовным статьям. Юля получила 4 года и 9 месяцев лишения свободы, а в 2025 году ее судили снова.
Когда муж и жена находились за решеткой, детей опекала мать Юли. Вскоре после того, как папу с детьми экстренно эвакуировали, бабушку арестовали и осудили. Пожилой, больной онкологией женщине дали два года «домашней химии» за якобы комментарий «Белсату». По этому же делу осудили и саму Юлю.
Подруга отсидела свой срок от звонка до звонка, освободилась из гомельской колонии в этом году в октябре — с превентивным надзором — и в скором времени покинула Беларусь.
«О том, что я уезжаю, в Беларуси не знал никто, даже мама. Я вышла на связь с родственниками только через неделю после эвакуации», — рассказывает Юля.
«Муж был независимым наблюдателем, а я провластным»
— Поскольку большие события всегда происходили в столице, я особо не верил, что меня в маленьких Пружанах в 2020 году многие поддержат, — начинает разговор 38‑летний Игорь. — Я загорелся идеей стать наблюдателем на выборах, потому что захотел увидеть весь процесс изнутри и донести до людей правду.
Юлю поставили наблюдать от провластного Белорусского союза женщин, так как в то время она была старостой деревни Белоусовщина под Пружанами, а также работала в местной библиотеке.
— Ох, знали бы они, кого присылают в наблюдатели, — с улыбкой добавляет Игорь. — Все сложилось на тот момент просто идеально: Юля наблюдала за выборами до обеда, а я приходил на участок во второй половине дня.
Супруги говорят, что свой избирательный участок они не оставили без наблюдения ни на минуту. Но через определенное время власти начали вставлять Лаптановичам палки в колеса.
— С председателем комиссии мы вместе учились в школе, хорошо друг друга знали, она всего на год меня старше. Устав от ее постоянных замечаний, я вывел ее в коридор и говорю: «Слушай, у меня нет цели здесь кого-то оболгать. Моя цель — увидеть, как здесь все на самом деле происходит и донести это до избирателей. Если вам нечего скрывать и вы не собираетесь заниматься фальсификациями, то я вам друг. Если же вы решились фальсифицировать результаты выборов, то я ваш враг и у нас разные пути».
— 4 августа 2020 года началось досрочное голосование, — вступает в разговор 37‑летняя Юля. — Игорь каждый день фотографировал протоколы, и мы сравнивали списки. Большинство из тех, кто приходил, мы знали в лицо, записывали. А если кого-то не знали, просто ставили плюсик.
И даже на этом этапе количество людей, которые пришли на участок, не совпадало с протоколом. Мы с мужем по очереди ездили в прокуратуру и подавали по этому поводу жалобы.
Прокуратура их не рассматривала, а перенаправляла в районную избирательную комиссию, те в свою очередь — в нашу. Получается, наша комиссия рассматривала жалобы на самих себя. Конечно, никаких нарушений «выявлено не было», — добавляет бывшая политзаключенная.
Бывший политзаключенный полагает, что основной вброс бюллетеней произошел во время предварительного и домашнего голосования.
— А при подсчете голосов в основной день выборов, 9 августа, секретарша комиссии, грузная такая женщина, встала и закрыла собой стопки бюллетеней. Что-то они там химичили, и когда она отошла, стопки были переиначены. Сразу за пару минут они вписали результаты в протокол, все «сошлось», все довольны. Конечно, по их «подсчету» победил Лукашенко. Невероятно гнусная фальсификация, — возмущается бывший политзаключенный.
Народное восстание в Пружанах
В это время возле здания, где происходил подсчет голосов, начали стихийно собираться люди. К ним вышел Игорь, объявил им результаты, показал фотографии. Пружанцы возмущались подтасовкой.
Муж и жена вспоминают, что протестующие начали собираться также на площади в центре города, ни у кого не было никакого плана, все происходило спонтанно, но мирно и спокойно. Люди обменивались мыслями о том, что произошло.
Вскоре на площадь приехал автозак, к протестующим вышел заместитель начальника милиции.
— Я начал с ним говорить и объяснил, что был наблюдателем на выборах, видел фальсификации и не могу просто так вот сейчас пойти домой. Мой долг — донести до людей, что их голоса украли, — говорит Игорь. — В итоге мы якобы договорились, что полчаса постоим с людьми, а после разойдемся. Но через восемь минут граждан начали задерживать. Спрашиваю у него: «Как же так?» А он со злорадством: «А я слова офицера не давал!»
Несмотря на угрозы, пружанцы ежедневно продолжали собираться на площади, яркие Игорь и Юля тоже не оставались в стороне, к тому же вывесили над домом в Белоусовщине большой бело-красно-белый флаг.
«Начальник РОВД угрожал отдать наших детей в приют»
— Меня задержали 12 августа за пост в пружанском чате. В сообщении я назвал фамилии председателя нашей избирательной комиссии и ее помощницы и заявил, что они несут прямую ответственность за то, что сейчас происходит в Беларуси. И что в том числе они виноваты в смерти протестующих, — продолжает Игорь. — В РОВД я посоветовал начальнику милиции уволиться. А он мне на это: «Ну да, выборы фальсифицируются, так было всегда. Тебе что, больше всех нужно?»
Игоря в тот день все же выпустили, но в марте 2021 года арестовали по уголовному делу. Юлю тоже вскоре задержали, но отпустили.
В августе 2021 года Лаптановичей осудили по делу «брестских хороводов». Юля получила три года «домашней химии», Игорь, который полностью отказался от дачи показаний, — два с половиной года колонии. Бывший политзаключенный отбыл срок от звонка до звонка в ИК-3 «Витьба».
Супруги говорят, что самое тяжелое во всех этих испытаниях — расставание с детьми и осознание того, как те страдают. «Тем более что тогдашний начальник Пружанского РОВД Омельянчук открытым текстом угрожал, что наших детей заберут и отдадут в приют», — рассказывает Юля.
«Больше всего было больно после ареста жены»
Когда Игорь вспоминает об условиях содержания за решеткой, то говорит, что «все относительно». В первой камере брестского СИЗО, говорит мужчина, было более-менее, но когда его перекинули в подвал с бетонным полом, где катастрофически не хватало кислорода, это уже напоминало пытку.
— Узнав об аресте жены в октябре 2021 года, я был морально раздавлен. Может, три дня ни с кем вообще не разговаривал, — вспоминает бывший политзаключенный. — После этапирования в ИК-4 в «Витьба» мы писали письма друг другу, но очень осторожно, потому что они проходили через двойную цензуру. Больше новостей о жене и детях я узнавал из телефонных разговоров с тещей. Хотя было непросто получить разрешение на телефонные звонки ей.
Юля вспоминает, что когда знакомилась с материалами нового уголовного дела, то ужаснулась от того, сколько записей было сделано спецслужбами в ее доме. «Из аудиоматериалов следует, что жучки стояли везде, даже в моей машине», — вспоминает подруга.
Во время тюремной эпопеи Юля не раз побывала в брестском СИЗО. Говорит, что с каждым разом условия там ухудшались: «Закрутили гайки полностью. Начали цепляться за любую мелочь, конечно, прежде всего к политзаключенным. Нельзя было даже временно какую-то вещь на нары положить — наказывали. Придирались, что кровать плохо заправлена. А как ее можно ровно заправить, если там матрацы перекособоченные».
Игорь добавляет, что такое же отношение к политзаключенным было и в «Витьбе»: «Дополнительные проверки, придирки, одним словом, тюрьма в тюрьме. Сотрудники называли нас предателями. Потому что мы якобы пошли против государства. Но ведь не против государства мы пошли, а против лжи, встали на сторону правды и отстаивали ее».
Несмотря на ужасные испытания, Юля и Игорь совсем не жалеют о своем выборе в двадцатом году. Подчеркивают, что им было бы намного тяжелее морально, если бы тогда они спасовали.
«Дочь меня не узнала и отвернулась»
После освобождения из колонии в июне 2023‑го Игорю не разрешили самому добираться домой — от ворот его забрали милиционеры и сопроводили в Пружанский РОВД. Мол, чтобы не сбежал.
— После я поехал к теще, потому что дети были у нее. Сыновья где-то гуляли, а дочь Саша разговаривала в подъезде с подругой.
Я захожу и говорю: «Привет». Дочь говорит: «Добрый день» и отворачивает голову. Не узнала! Я же до колонии бородатый был, а тут вдруг стоит какой-то побритый лысый дядька… Но через несколько секунд она все поняла. Бросилась на шею: «Папа!» Теща позвонила сыновьям, говорит, быстренько приходите. И вот пришли мои ребята — мы долго обнимались, ох радость была, — вспоминает Игорь.
Он говорит, что уезжать из Беларуси в тот момент не планировал. Добавляет, что если бы хотел уехать, то сделал бы это еще в двадцатом году.
— Меня триггернуло в июле 2023 года, после нового задержания и суток. Прицепились за какую-то старую подписку в фейсбуке. На сутках в моем сознании что-то перевернулось. Я понял, что могут снова посадить, разлучить с детьми. А после выйдет Юля, и уже она снова будет ждать меня. И что мы так и застрянем в этом вечном круговороте ожидания друг друга…
Я решил уезжать. И, кстати, очень благодарен тебе, Оля, что уговорила меня тогда уехать и помогла нам оказаться в Швейцарии, что все время поддерживала морально. Лучше так, чем за решеткой и без детей.
Перед эвакуацией мы с детьми навестили Юлю в колонии. Попрощались, она меня поддержала.
Когда мы бежали из страны, дети не знали, куда я их везу. Делал я это, чтобы в случае чего, если что-то пойдет не так, не пришлось им лгать.
Из Швейцарии мы поддерживали контакт с Юлей примерно раз в месяц. Ей разрешали видеозвонки, я жил от звонка до звонка. Потом Юле эту возможность обрезали.
«Выдержали все благодаря любви»
— Мы выдержали все это в первую очередь благодаря любви, — говорит Игорь. — Давали друг другу обещания всегда быть вместе и поддерживать друг друга и в радости, и в горе. И, пройдя через все эти испытания, я считаю, мы сдержали свои обещания.
— Как чувствуешь себя сейчас?
— Ну, тюрьма никому здоровья не добавляет. Ухудшилось зрение, которое и так не очень хорошим было. Накануне ареста возникли серьезные проблемы со спиной, пришлось лежать под капельницами. Конечно, за решеткой за мое состояние никто не переживал. Простите за такие подробности, но был страх, что скрутит спину и не смогу ходить в туалет в СИЗО, потому что там же не было унитаза, только дырка в полу.
В колонии воспаления спины периодически тоже возникали. Я же работал там в промзоне, в цеху деревообработки. Нужно было толкать большие бревна, распиливать их на брусы. Все это отражалось на здоровье.
Я обращался в санчасть. Говорил: «Мне не нужен больничный, нужно лечение». Терапевтка как-то сделала укол — но от него есть эффект, только если несколько раз это лекарство уколоть. Сказал ей об этом, так она в ответ: мол, будешь возмущаться, нажму на тревожную кнопку.
Как-то в санчасть зашел новый начальник колонии Стурченко. Спросил у главного врача: «А что это за комната с лекарствами?» Тот ответил, что там хранятся личные лекарства осужденных. Стурченко в ответ: «Лечиться будут дома. Сдохнут, так сдохнут».
Во время отсидки возникла большая проблема с зубами, они начали рассыпаться. Два я еще успел вырвать в Беларуси, а четыре мне уже в Швейцарии удалили. Теперь занимаюсь их восстановлением. Но особо не переживаю по этому поводу. Самое главное, что мы все вместе сейчас. И на свободе, в безопасности. А зубы… Манку, если что, буду глотать, — шутит Игорь.
«В Швейцарии снова перестали замыкать дверь в квартиру»
— Несмотря на то, что в Беларуси все мрачно, я продолжаю оставаться оптимистом. Светлого будущего пока не видно из-за туч, но в перспективе все равно все изменится. Беларусь будущего вижу демократической. В конце концов победа будет на стороне правды.
Сейчас же демократические силы должны прежде всего способствовать освобождению политзаключенных. Нужно бороться за каждую жизнь и не дать людям умереть за решеткой или потерять там остатки здоровья — физического и психического. Жизнь и свобода этих людей — приоритет номер один.
Я очень хочу застать те времена, когда в Беларуси люди больше не будут бояться высказывать свое мнение, когда будут справедливые выборы, будут работать законы. Надеюсь, что мы когда-нибудь сможем туда вернуться, хотя нам и нравится Швейцария. Дети уже здесь адаптировались, разговаривают по-немецки, ходят в школу, у них появились друзья. Слава богу, они уже не боятся тонированных бусов и не всегда уже закрывают дверь в нашей швейцарской квартире — как когда-то в Беларуси.
Единственный, кто снова начал закрывать дверь на замок и все время проверять его, — это Юлька.
Кстати, очень большую благодарность хотел бы выразить Швейцарии за то, что приняла нас, защищает и очень помогает с интеграционными программами.
Хочу также поблагодарить Юлину символическую крестную — швейцарского политика Барбару Гизи. Она боролась за Юлю, письма писала администрации гомельской колонии.
Искренняя благодарность службе эвакуации «Байсола». Я благодарен за помощь и в моей с детьми эвакуации, и в эвакуации Юли.
Большое спасибо «Новаму Часу». За глоток свободы, который получали с ним за решеткой. Я, кстати, один экземпляр «НЧ» через всю отсидку пронес.
Низкий поклон и большая благодарность моей теще за то, что оформила на себя опеку над внуками. Не знаю, как бы мы справились сами в этой кошмарной ситуации. Не хочу выражаться пафосно, но ей на самом деле нужно памятник при жизни ставить, — добавляет Игорь.
«Мне сказали, что закон у нас имеет обратную силу»
— Юля, а что за новое уголовное дело против тебя возбудили в 2024 году?
— Я тогда уже отбывала срок в гомельской колонии. Меня вызвали в спецотдел и передали бумагу, что против моей мамы заведено уголовное дело, а я должна быть этапирована в СИЗО Бреста, чтобы дать показания в качестве свидетеля.
15 сентября 2024 года меня этапировали в Брест, показания против мамы я давать отказалась. Вскоре точно такое же обвинение предъявили и мне. По этому же делу, но оно было вынесено в отдельное производство, нас с мамой судили отдельно за «содействие экстремистской деятельности», по статье 361 часть 2.
Позже суд переквалифицировал вторую часть на первую, мама получила два года «домашней химии», а у меня произошло так называемое поглощение одного приговора другим, то есть мне ничего не добавили.
Если говорить о самом сюжете на «Белсате» в двадцать первом году, то это семейное видео, составленное из нарезок, семейных фото, на нем дети пишут письма папе в СИЗО, говорят, что они его любят, поддерживают.
На второй части видео показали маму: там изможденная от горя женщина рассказывает свою жизненную историю, говорит, что дочь с зятем посадили, а у нее на руках остались малые дети.
Кстати, на момент выхода видео «Белсат» еще не был признан «экстремистским», я говорила об этом на суде, но мне заявили, что «у нас закон имеет обратную силу».
«Упрекали, что муж в Швейцарии, требовали развестись»
— В гомельской колонии было очень тяжело, — говорит Юля. — Всякого хватало. Часто подставляли зэки, которые сотрудничали с администрацией, подбрасывали мне запрещенные предметы. Я не вылезала из комиссий по наказаниям.
Подбросили как-то самодельный блокнот, прошитый нитками. Говорю тюремщикам: «Я на фабрике не швеей работаю, а термоотделочником, у меня нет доступа к машинке». Но все равно наказали, кто там будет разбираться.
У меня был лимит на отоваривание, потому что сначала меня трактовали как «обязанное лицо», а когда муж выплатил всю задолженность за меня, навесили мне статус «злостника» и снова установили этот лимит. Тяжеловато было, так как из-за проблем с желудком я почти не могла есть в столовой, а купить что-то менее жирное в отоваривании часто не могла из-за лимита.
Оперативник Зюзин лично сказал мне как-то, что спокойно спать не будет, пока не сделает из меня «злостника», что он хочет, чтобы я еще два года не могла увидеть своих детей.
Тюремщики все время упрекали, что мой муж в Швейцарии, убеждали, что он давно забыл обо мне, что я никому не нужна, говорили, чтобы я с ним развелась. Все время играли на нервах.
С письмами все было очень плохо, а продолжительность звонков домой все время сокращали.
Но я держалась и всегда про себя говорила: «Не дождетесь. Выживу, обязательно выйду отсюда и воссоединюсь со своей семьей. Что нас не убивает, то делает нас сильнее».
Кстати, что касается фабрики — последние месяцы перед освобождением нас заставляли работать вообще без выходных, некоторые бригады так в две смены. Настоящая пытка, я очень уставала. К тому же мастер цеха все время кричала на заключенных, которые отказывались подписывать бумагу о согласии работать в воскресенье. Вызывала их в кабинет и унижала, оскорбляла, упрекала «политическими статьями».
Я очень ждала момента отбоя, чтобы наконец лечь на нары и просто вытянуть ноги.
И никуда от этого ада нельзя было деться. Его нужно было пережить.
Юля говорит, что политзаключенным запрещали ходить в спортивный зал, посещать увеселительные мероприятия и концерты в клубе. Часто наказывали неизвестно за что весь отряд. Как-то даже заставили ее отряд вынести с четвертого этажа вниз все коробки с продуктами и вещами. И в 30‑градусную жару стоять на улице в зимней одежде — в телогрейках, шапках и ботах.
После того, как Юля потаскала тяжелые коробки, у нее снова обострились проблемы со здоровьем.
В целом условия для осужденных, особенно для политзаключенных, все время ухудшались, говорит женщина. Администрация всю территорию нашпиговала видеокамерами, их установили даже в отряды и локальные участки.
— Во время «Вектора» (режимно-пропагандистское мероприятие — В.К.) запрещали писать и читать. «Мы просто сидели и тупо смотрели в телевизор, где показывали что попало», — добавляет собеседница.
Во время дополнительных проверок политзаключенным запрещали стоять на улице вместе, хотя они и из одного отряда. «Очень свирепствовал опер Кузнецов. Но, знаешь, пусть мы остаемся искалеченными в плане здоровья, но мы не с искалеченным мозгом, как наши палачи», — говорит Юля.
«Мне при операции что-то вырезали, но не сказали, что именно»
Рассказывая о проблемах со здоровьем, Юля говорит, что во время заключения ей сделали три операции:
— Одна из них была плановая. А что мне вырезали во время двух остальных, не знаю, мне никто не сказал. С врачами в госпитале конвой мне запрещал общаться, а в санчасти колонии сказали, что мне удалили аппендицит. Но когда меня везли на вторую операцию на кишечнике, выяснилось, что мой аппендицит на месте.
После возвращения в колонию меня сразу погнали на фабрику и даже больничного не дали. Прооперировали, выписали и махнули рукой. Дальнейшего лечения не было.
Задолго до освобождения Юля обратилась в санчасть за детальной выпиской из истории болезни. Но получила какую-то филькину грамоту без подробностей.
— С больничными вообще то еще издевательство было. Случалось, что я на фабрику ходила с высокой температурой, потому что больничный не давали. Болела голова, подскочило давление, тошнило, но таблетки мне подобрать не могли. От одних у меня в брестском СИЗО в 2025 году началась аллергия, и врач мне их просто отменил. Вот и все лечение, — вспоминает подруга.
Юля говорит, что проблемы со здоровьем остаются и сегодня, они никуда не делись. Но сначала, говорит женщина, нужно разобраться и выяснить, что было сделано, что вырезано, что нарушено в организме, потому что пока есть только вопросы без ответов.
Описывая свое психологическое состояние, подруга говорит, что оно разное: бывают определенные всплески, случается, что накатывают слезы. Юля замечает, что стала более замкнутой, ей трудно социализироваться. Но уверена, что при поддержке семьи и друзей со временем все обязательно наладится.
— Когда мы встретились в аэропорту после стольких лет расставания… Я их не узнала! Такие взрослые стали! И теперь для меня каждый день с ними — как первый. Мы заново знакомимся друг с другом, — делится переживаниями подруга.
Если такая сила в обычных честных белорусах, то надежда на будущее не потеряна
Юля и Игорь Лаптановичи, захваченные волной политического подъема в 2020 году, не чувствовали себя какими-то героями, а просто действовали, как подсказывала совесть.
Они с гордостью прошли через все испытания. Как и многие в 2020-м, они, возможно, были немного наивными — как и другие политические неофиты, которые раньше не сталкивались с лукашенковской системой и не представляли, на какую жестокость она способна, когда ребром стоит вопрос о власти.
Тем не менее через все испытания эти рядовые белорусы прошли с высоко поднятой головой, и вот здесь уже можно говорить о настоящем героизме, самоотверженности, большой любви и несгибаемой вере, что они снова будут вместе.
Обычная белорусская семья попала в жернова судьбы — и показала силу своей любви, несгибаемость духа.
Пример этой семьи — хотя не дай бог, конечно, пройти через такое, отчетливо показывает, что в 2020‑м в Беларуси действительно произошла стихийная народная революция, что бы там ни говорил Лукашенко про «кучку, проплаченную Западом», «наркоманов» и «проституток».
Лаптановичи не собирались быть какими-то большими деятелями, воевать за властные кресла, но желание «людьми зваться» подтолкнуло их к политической активности. И таких людей в двадцатом были десятки, даже сотни тысяч.
История семьи Лаптановичей, хоть о ней и очень тяжело рассказывать, показывает силу духа белорусов и укрепляет надежду на то, что, несмотря на безумие режима, лучшее будущее страны не перечеркнуто.
Поддержать семью Лаптановичей можно здесь.