Наста Базар поступила на программу Калиновского и хочет стать социологом: «Учеба после 40 лет — своеобразный эликсир молодости»

Настя Базар рассказала «Нашай Ніве», каким был её путь от музыканта до активистки и правозащитницы. А также поделилась, почему решила учиться по программе Калиновского.

Настя Базар. Здесь и далее фото из архива героини

«Я по образованию музыкант. Окончила Гродненский музыкальный колледж, а затем Академию музыки. На цимбалах играла 18 лет своей жизни. Когда-то, может, и хотелось бы вернуться к этому. А в оркестре я играла на ударных. Это моё личное наслаждение — очень люблю ударные.

На пятом курсе Академии музыки пошла работать в школу в Минске. Это была обычная школа с музыкальным уклоном — не специализированная, куда приходят всё же более-менее мотивированные дети.

Когда я разговаривала с заведующей и спросила, какие у них цели, какие задачи, она ответила: «Нам главное, чтобы дети меньше пили водку». Я была в шоке.

Я училась в гимназии в Гродно, и там был очень высокий уровень. И поэтому, когда я услышала такую фразу, мне стало очень странно. Мы же говорим о детях 12—14 лет!

Я проработала месяц — школа была очень далеко от места, где я жила. На пятом курсе в академии уже было мало занятий — только специальность и педагогика. Работала я охотно, но поняла, что нет смысла: больше времени тратила на дорогу, чем на работу. Да и результатов это не приносило. Поэтому вскоре я уволилась — поняла, что это не моё.

Когда я закончила Академию музыки, то уже была в браке. Мы с мужем осознанно откладывали рождение ребёнка до того момента, как я получу диплом.

Так оно и получилось: я забеременела, родила первую дочь, потом вторую. И честно говоря, поняла, что вряд ли буду работать в музыкальной сфере.

Дети подрастали, и я начала думать о том, чем хочу заниматься. Мне кажется, очень важно, чтобы жизненные потребности сочетались с возможностями. Я всегда интересовалась развитием детей, творчеством, психологией и особенно альтернативным образованием.

Начала делать базарчики (название от моей фамилии). Там были мастер-классы, я приглашала музыкантов, артистов. Иногда сама ставила небольшие спектакли. Например, по книге «Лягушонок и чужестранец».

Это очень трогательная история о мыши, которая приехала в лес, и сначала её не приняли, так как она чужак, а потом, когда она всех спасла, её полюбили. И что самое интересное — мне потом писали, будто бы история эта про ЛГБТ, а для меня эта книга была про иностранцев и расизм.

Позже я начала заниматься семейным и альтернативным образованием. Я работала в семейном пространстве «Семейный дворик» — это был такой коворкинг для родителей с детьми: можно было работать, пока дети рядом заняты. Потом меня пригласили стать соучредителем, а после я некоторое время была даже единственной владелицей.

Когда мои дети подросли, я создала небольшую школу при этом пространстве. В то время ещё было возможно, чтобы ребёнок был приписан к школе и ходил туда сдавать какие-то экзамены, а обучением занимались родители.

У нас было десять семей и учительница, которая занималась детьми по альтернативной методике — с большим контактом, с индивидуальным подходом. Это было очень интересно и вдохновляюще.

Существовало всё это около двух лет. То, что «Семейный дворик» закрылся, наверно, было логично: тогда я не очень понимала, что такое маркетинг, реклама, как нужно организовывать работу.

Это произошло в 2018 году — было очень непростое для меня время. Развод, дети всё ещё довольно маленькие, отсутствие стабильной работы, поиски себя… Ну ещё через два года пришлось эмигрировать.

Если говорить о теме прав человека, то ею я интересоваться начала ещё в 2016 году, когда попала на тренинг по повышению представленности женщин в НГО и политических партиях.

В принципе, я тогда ещё не понимала, что то, что я уже делала, — это также правозащитная деятельность. Например, на базе «Дворика» я собирала вещи для женщин и детей, которые пострадали от домашнего насилия. Это было очень нужное дело, потому что у нас появился пункт, куда люди могли приносить помощь. Мы искали, что кому нужно, организовывали праздники для детей — с Дедом Морозом, Снегурочкой, подарками.

Кроме того, в «Дворике» мы проводили встречи для детей, которых забирали из семей и которые ожидали решения суда в приютах. Мы договорились, что раз в неделю они будут приходить к нам: рисовать, играть, просто быть в другой атмосфере.

И вот теперь я понимаю, что это уже была правозащита. Просто я этого не осознавала. Мой основной фокус всегда был на женщинах с маленькими детьми. Ведь это очень уязвимая группа в Беларуси — их часто исключают из общества, но при этом они как будто никому не мешают, поэтому про них просто забывают.

Я проходила собеседование в одну белорусскую НГО. По всем критериям я подходила, но меня не взяли. И я думаю, что причина была в том, что у меня были маленькие дети. Я уже развелась, и у меня спросили, смогу ли я ездить в командировки. Я сказала, что командировки не будут проблемой.

Но меня всё равно не взяли. И я тогда подумала: вот она, система — даже в НГО, которые будто бы про людей, могут отбросить женщину с детьми.

После этого я просто продолжила помогать людям — без каких-то официальных титулов.

И всё же долгое время я повторяла себе: «Я не правозащитник, так как у меня нет подходящего образования». Хотя я проходила обучение в киевской правозащитной инициативе, но тогда случился переезд, и я не смогла посетить все занятия. Мне дали сертификат, но я чувствовала, что этого недостаточно. Это, наверно, наш советский перфекционизм — когда нужно сделать всё на 100%.

И, наверно, поэтому для меня было особенно важно получить награду «Правозащитник года — 2024». Это стало большим признанием. Ведь я точно знаю, что это не про связи, не про знакомства — а про то, что люди действительно оценили работу, которую я делаю. Это было признанием того, что моя работа имеет смысл.

Я даже проверила — с 2008 года ещё ни разу не было, чтобы лауреаткой или номинанткой стала открытая ЛГБТК-персона или феминистка. Были, конечно, правозащитники, которые занимались этими темами, но не открыто. И вот это для меня стало важным знаком — что наше общество всё же делает шаг вперёд. Что феминистка, квир-персона также может получить такую награду.

Правозащита, волонтёрство, поддержка людей — это уже стало моей профессией. Но, возможно, раньше я об этом недостаточно говорила. Вижу, что многие пишут: «А что ты, собственно, сделала?». А женщины часто не пишут не потому, что нечего сказать, а потому что не привыкли себя показывать, боятся, что это будет выглядеть как хвастовство.

Сейчас я стараюсь иначе — пишу не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а чтобы оставить след, чтобы показать, что правозащита и активизм — это реальная работа, не менее важная, чем любая другая.

Конечно, бывают мысли о смене деятельности. Ведь я вижу, как многие мои друзья и подруги, занимавшиеся активизмом, теперь идут в более стабильные профессиональные сферы — ИТ, бизнес, коммуникации. И я за них искренне радуюсь.

Но сама я понимаю, что мне очень нравится работать с людьми. Мне важно видеть, что кому-то становится легче, что что-то меняется. Поэтому я пришла в коучинг. И мне это действительно нравится. Я работаю и частно, и с организациями. Это очень интересно — видеть, как люди и команды растут.

Сейчас я начала проект «Видимая» — про повышение видимости женщин в белорусском публичном пространстве. Планировалась группа на 20 человек, но желающих оказалось значительно больше. Тема очень актуальная. Ведь женщины часто не видны не потому, что они не профессионалы, а потому, что есть множество препятствий — страх, хейт, сомнения.

Честно, я не думаю, что пойду в сферу, где нет человеческого компонента. Мне нравится работать с людьми, организовывать мероприятия, делать пиар — но только того, что действительно важно мне.

А учёба — это отдельная тема. Я всегда учусь. Мне кажется, время, когда люди получали одну профессию на всю жизнь, уже прошло. Это было поколение моих родителей. А мы уже другие — мир меняется слишком быстро. И нужно уметь адаптироваться.

После Академии музыки я закончила множество курсов: сертификацию по коучингу, HR-курсы, курс трансформационного тренерства. Проходила и курсы по психотравме, и другие. Сейчас также готовлюсь к новым — ведь всегда есть чему учиться.

Несколько лет назад, когда я увидела программу Калиновского, то даже не пыталась податься, так как думала, что она рассчитана на людей до 35 лет (Насте 41 год. — НН). Ну и была мысль: «Ну куда ты пойдёшь учиться? Ну зачем тебе это? Уступи дорогу молодым».

Другая мысль была про то, что это ж много времени — как всё это совместить с работой, с жизнью, с эмиграцией? Поэтому несколько лет назад я не подавалась. И только теперь понимаю, что, наверно, именно это внутреннее самоограничение меня тогда и остановило.

А в этом году всё изменилось. Моя знакомая — бывшая политзаключенная, которая старше меня, — сказала: «А мне всё равно, что там до 35, я всё равно подамся!». Я после этого тоже решила попробовать.

Я пошла на собеседование летом и сначала думала про магистратуру, так как у меня уже есть высшее образование. Я даже написала в Варшавский университет — на факультет социологии и политологии — могу ли поступить со своим образованием, где была социология, психология, философия.

Мне ответили, что могу.

Мне на собеседовании сказали, что моего уровня польского достаточно, чтобы сразу идти учиться в магистратуру. Но экзамены там где-то в феврале, а я не хотела терять полгода.

Плюс я всё же хочу усовершенствовать язык. У белорусов часто проблема из-за того, что польский похож на белорусский, и многие начинают говорить быстро, но никогда не изучают его по-настоящему.

Я ведь родилась в Гродно, и всё детство слушала польское радио, смотрела польское телевидение. Поэтому для меня это всё же не совсем незнакомый язык был. Но же с письменной речью было сложно, так как я всё же больше разговариваю по-польски, чем пишу. Я себе поставила цель: за год вывести язык хотя бы до уровня B2, а может, и C1.

Сейчас я учу польский более системно. У меня 16 академических часов в неделю, 10 из них — оффлайн. И вот здесь я столкнулась с тем, что для меня, человека-фрилансера, это целый вызов: каждый день нужно выходить из дома.

Обычно я либо работаю онлайн, либо хожу на какие-то мероприятия в своём районе — и этого мне хватает, чтобы сделать свои десять тысяч шагов в день. А теперь — пять дней в неделю занятия, ежедневно выхожу, ежедневно еду — это совсем новый ритм.

Первое занятие длилось пять академических часов — под конец я уже чувствовала, что мозг «кипит». Но всё равно это интересно.

Над тем, куда поступать дальше, я всё ещё думаю. Сначала склонялась к социологии или политологии. В Варшавском университете мне сказали, что могу выбирать любую из этих специальностей. Но всё-таки я поняла, что социология — это моя любовь. Я люблю людей, люблю понимать процессы, взаимодействия, как всё устроено — это мне намного интересней, чем политология.

В университете

Но когда я начала глубже думать об этом выборе, то возникла мысль: а почему бы не пойти, например, в музыкальную сферу — на вокал или на ударные инструменты? У меня же уже есть образование, база, и это можно развить.

Так что сейчас у меня два вектора: социология — для профессионального развития и повышения квалификации, и музыка — для души, для внутреннего удовлетворения.

Вообще, учёба после 40 лет — своеобразный эликсир молодости. Я почувствовала себя невероятно молодой, когда сидела в аудитории, полной белорусов. Большинство из них значительно моложе — 20—25 лет. Но я сидела рядом с ними и чувствовала себя равной.

Мы быстро познакомились, и уже после открытия пошли вместе в кафе. Я пошутила, что когда с 2003‑го по 2008 год училась в Академии музыки, наш второй корпус был недалеко от Оперного театра. На переменах мы ходили во дворик курить и пить кофе — самый обычный, из советского магазина, но там была хорошая кофемашина.

А теперь — другая жизнь. Мы идём пить капучино на кокосовом молоке, говорим об искусстве и Польше. И это, конечно, другое ощущение — оно наполняет.

Я очень люблю эту атмосферу. Чувствую, что она возвращает меня к жизни. Одна моя однокурсница сказала очень метко: «После 40 второе образование — это лучший выход из серости. Ты уже точно понимаешь, зачем учишься, и делаешь это для себя, а не потому, что «надо».

И действительно, теперь я учусь не потому, что должна, не потому, что «без диплома не найдёшь работу». Это просто потребность — развиваться, чувствовать себя живой. Да, в Беларуси без образования сложнее найти работу, но, мне кажется, сейчас во всём мире границы размываются. Важнее не бумажки, а компетенции.

Да, мы официально ещё не студенты: «зерувка» — это подготовительный курс, но всё равно есть полное ощущение того, что ты в студенческой жизни.

Конечно, если человек работает полный день оффлайн, то совместить учёбу с работой тяжело. В программе Калиновского нельзя учиться заочно, но есть возможность частично заниматься онлайн. Тем не менее, требуют присутствия на большинстве занятий.

В университете

В программе Калиновского ещё и то хорошо, что она не только оплачивает обучение, но и даёт стипендию. Сейчас это около 1800 злотых в месяц (это примерно 420 евро). Не очень много, но достаточно для базовой поддержки.

При этом нет запрета на работу — организаторы понимают, что многие участники уже имеют работу. Но они просят ставить учебу в приоритет и посещать не менее 80% лекций.

Обучение продолжается три года, шесть семестров. Например, по социологии в первом семестре около двадцати часов учебы в неделю, во втором — уже 16—18. И с каждым следующим семестром часов всё меньше, так как увеличивается доля самостоятельной работы. По факту, нужно выдержать только первый год — а потом будет легче.

Вот поэтому я и говорю: если есть возможность пойти учиться — стоит пробовать. Это не просто учёба, это новый этап жизни».

Комментарии к статье