Евгений Афнагель рассказал, что было после суда, где скандировали «Верым, можам, пераможам!» И назвал, кто для него настоящий лидер Беларуси
Координатор «Европейской Беларуси» Евгений Афнагель — один из политзаключенных, освобожденных и вывезенных из Беларуси 11 сентября. Без паспорта, но с байкой «Баста!», которую он пять лет заключения возил с собой.
Евгений Афнагель. Фото: «Наша Ніва»
«Наша Ніва» расспросила его о секрете сохранения байки, прятках от КГБ под крышей, скандировании «Верым! Можам! Пераможам!» из клетки судебного зала, о самом тяжелом моменте в заключении и настоящем белорусском лидере.
Евгений Афнагель родился в 1979‑м в Минске. Окончил истфак Минского педагогического государственного университета имени Танка (2001). В национальном движении с 1996-го. Был членом «Молодого фронта» (1996—2001). В 2001‑м был основателем «Зубра». На президентских выборах-2010 был в команде Андрея Санникова, после них вынужден был эмигрировать — за границей провел пять лет, а потом вернулся в Беларусь. Был координатором общественной кампании «Европейская Беларусь».
За свою оппозиционную деятельность неоднократно подвергался репрессиям со стороны властей: штрафам, административным арестам, избиениям, запугиваниям и давлению.
Последний раз Афнагель был задержан 25 сентября 2020 года в рамках уголовного дела по ст. 293 УК («Участие в массовых беспорядках»). Евгений получил 7 лет колонии усиленного режима. Сидел в Новополоцкой колонии №1, а потом — в тюрьме №4 в Могилеве.
«Уже в камере было понятно, что Статкевич остается»
«Наша Ніва»: Насколько знаем, у вас сейчас тянется процесс легализации. На каком он этапе?
Евгений Афнагель: Мы подались на разрешение на жительство пока что, потому что это самое быстрое, что можно сделать. То же беженство можно ждать как месяц, так и полтора года. А у нас фактически весь легальный пакет документов — одна виза на 15 дней и больше ничего нет. ВНЖ пообещали сделать в пределах месяца. Может, получится и быстрее.
«НН»: Когда вы видели свой паспорт последний раз?
ЕА: Пять лет назад. Но я точно знаю, что он в деле был, новый, сделан уже во время отбывания наказания, действующий. Лишили паспортов как раз тех 13 человек, которых перед депортацией в ночь на 11 сентября привезли в СИЗО КГБ.
«НН»: Сергей Спарыш рассказал «Нашай Ніве», что во время встречи в СИЗО КГБ смог узнать о проблемах Статкевича с сердцем. Вам есть что добавить? О чем вы разговаривали?
ЕА: Настроение у Николая Викторовича было нормальное, боевое, как обычно. Он очень рад был встретиться наконец с друзьями, соратниками, единомышленниками — пусть даже и в камере СИЗО КГБ. Понятно, что есть большие проблемы со здоровьем, понятно, что Статкевич провел большой срок без связи с женой и родными, без никаких новостей, в одиночке или в штрафном изоляторе — то есть в очень тяжелых условиях.
Мы смогли поговорить там в камере, и тогда уже было понятно, что он остается. В том случае, если нас выкидывают из страны, он откажется это делать. Разговор был личный, дружеский, потому что мы не виделись пять лет. Было очень много эмоций и шуток. Николай Викторович всегда за словом в карман не лез, и чувство юмора у него отличное было — это все сохранилось.
Статкевич чувствует свою ответственность за судьбу страны, за судьбу тех людей, которые вышли на протесты, в том числе и по его призыву. Он настоящий лидер, который понимает, что его место на территории Беларуси. Он поломал игру Лукашенко, вернул субъектность белорусской оппозиции, белорусским политзаключенным и в целом белорусам. Мы же были товаром — нас обменяли на снятие санкций США с «Белавиа». У товара субъектности нет. Но он сделал так, что теперь все стороны, участвующие в этой торговле, должны учитывать как минимум возможность повторения подобной ситуации.
«НН»: У вас самого не проскакивала мысль последовать за Статкевичем?
ЕА: Нет, мы это обсудили еще в СИЗО КГБ. Откровенно скажу, сама возможность увидеть впервые за почти четыре года моих близких для меня была главным аргументом.
«НН»: Как это — чувствовать себя товаром Лукашенко?
ЕА: Эмоционально тяжело на самом деле. В том числе потому, что мы не просто выброшены из страны, мы не просто обменены на какие-то санкции, мы еще фактически лишены гражданства, лишены возможности вернуться в Беларусь.
Мы долго думали, на каком основании 13 человек объединили в камере следственного изолятора КГБ. И поняли, что эти люди хорошо знали друг друга, они давно в движении сопротивления и в оппозиции. И именно нас лишили паспортов. Видимо, власти больше нас боятся. Получилась определенная оценка нашей деятельности, выходит.
«Мы вышли благодаря блокировке режима и санкциям»
«НН»: Во время вашего заключения все годы шли дискуссии насчет того, что лучше для освобождения политзаключенных — давление на режим или выстраивание возможности диалога. Полина Шарендо-Панасюк, когда освободилась, была за жесткое давление. А у вас какой взгляд?
ЕА: Мы вышли благодаря как раз блокировке режима и санкциям. Здесь другого мнения быть не может. Лукашенко не выпустил нас, потому что у него добрая душа или потому что (как мы читали в официальной прессе) он хотел, чтобы мы воссоединились с семьями. У многих выброшенных из страны семьи остались в Беларуси, это наоборот — разъединение.
Если уж говорить о диалоге, о каких-то переговорах, то они возможны только тогда, когда их субъектом будет белорусская оппозиция. Если в них будет участвовать тот же Николай Статкевич, те, кто были лидерами протестов в 2020 году. Пока мы такого не видим, властям проще разговаривать с иностранными дипломатами. Почему — это отдельный вопрос. О каком диалоге может быть речь?
Санкции бьют по режиму, лишают его денег и вынуждают освобождать политзаключенных. То, что мы видим сейчас — совсем другое. За пять месяцев 170 человек вышли из тюрем и колоний, в то же время новых посадили 283. Ситуация только ухудшилась. Это все непонятная игра, в которой белорусская оппозиционная, патриотическая сторона почти никакой выгоды не имеет.
«Свобода — лучший врач»
«НН»: Вы уже успели провериться по части здоровья? Вы говорили, что у вас упало зрение — насколько все катастрофично?
ЕА: Наша группа, которую уже назвали «группой 11 сентября», еще проходит медицинский осмотр. По здоровью, разумеется, какие-то изъяны будут.
Зрение мое действительно ухудшилось, но я не хотел бы продвигать нарративы жертвы. У всех есть проблемы со здоровьем. И от того, что мы будем об этом говорить подробно, они не исчезнут. Тем более, и так много было уже сказано.
Свобода — она, знаете, лучший врач. Так же, как и дружеская поддержка, солидарность, то тепло, с которым нас приняла Литва, встретили правозащитники, журналисты независимых СМИ, общественные активисты. Мы очень благодарны за это.
«Тяжелыми были дни, когда я узнал о смерти папы и о смерти родителей моей жены»
Такую майку подарил Евгению владелец магазина сувениров Kropka в Вильнюсе Дмитрий Фурманов. Он готов каждому из депортированных 11 сентября политзаключенных подарить по майке, которую они выберут
«НН: Какой день или период стали для вас наиболее тяжелыми в течение пяти лет за решеткой?
ЕА: Тяжелыми были дни, когда я узнал о смерти папы и о смерти родителей моей жены. Сложно даже словами описать, как было тяжело, сложно просто вспоминать, говорить об этом. Ну и, разумеется, я не смог с ними проститься.
2020 год изменил реалии: 10‑15 лет назад политзаключенных могли отпустить на похороны, а тут власти были так напуганы, что даже мелких уступок нам не могло быть.
«НН»: Вы сказали, что неизвестно, когда сможете вернуться в Беларусь. А в эмиграции после выборов 2010‑го для вас все было так же неопределенно?
ЕА: Ситуация всегда может меняться очень быстро — тогда я вернулся домой через пять лет, потому что сам так почувствовал. В сегодняшних реалиях, если продолжится давление на режим Лукашенко, если Европа, Соединенные Штаты и все демократические страны проявят принципиальность к этому режиму, не будут идти с ним на торговлю, тоже все может быстро измениться. Властям сейчас очень тяжело, у них почти нет пространства для маневра, и это одна из причин, почему продолжаются репрессии. Просто нет выхода: достаточно чуть-чуть гаечки отпустить, и все может развалиться. Лукашенко как был слабаком и трусом, так и остался. 2020 год эти его черты только усилил.
Знаете, я вспомнил, что у нас на суде произошел интересный случай. В одном из стримов или интервью 2019 года, которое попало в материалы дела, прозвучали слова кого-то из нас, что в 2020 году после фальсифицированных президентских выборов на улицы выйдет миллион белорусов. Мы этого ждали, мы это понимали. И тогда прокурор сказал: «Ну, раз вы это говорили еще в 2019‑м — значит, вы это готовили». Это было одним из пунктов обвинения в наш адрес.
Но ведь мы действительно достаточно долго прожили в Беларуси, достаточно долго боролись за нее, боролись с диктатурой, могли трезво оценить свои силы и силы режима, понимали, что нас ждет, и дошли до этого революционного 2020 года.
Мы знали, что выйдет очень много людей, для нас это было ожидаемо. Мы знали, что будут протесты во всех крупных городах. Все эти ожидания оправдались.
Сегодня мы также понимаем, что будет победа в Украине, будет победа над диктатурой в Беларуси, но для этого нужно приложить определенные усилия. В первую очередь, нужно вернуть ту самую субъектность белорусской оппозиции, чтобы решения по Беларуси не принимались без участия общества. То же самое с Украиной — чтобы решения об Украине не принимались без ее участия. Это сложный, трудный путь, но никто не говорил, что будет легко.
Евгений листает «Илиаду» в переводе на белорусский
«НН»: Вы сейчас больше уверенности в переменах чувствуете, чем в эмиграции после выборов 2010-го?
ЕА: Я не могу говорить об уверенности пока. Сейчас для нас время анализа ситуации, понимания тех процессов и событий, которые происходили в течение последних пяти лет. По Беларуси, пусть мы и были в тюрьме, но все же наблюдали за тем, что там происходит, разговаривали, видели, как себя ведет тюремная администрация.
Понимание того, что ситуацию можно изменить, есть. Но как это делать конкретно, пока что говорить рано, нужно узнать больше о современном мире.
«НН»: Расскажите, как у вас во время обыска в 2010‑м получилось спрятаться от КГБ в подвесном потолке?
ЕА: В частном здании, где я жил, проходил обыск. Так получилось, что я увидел сотрудников, которые перепрыгивали через забор и успел подняться на чердак. Там между крышей и потолком было место, чтобы спрятаться. Особой надежды, что это сработает, не было, скорее какие-то автоматические действия. Но повезло, меня не заметили.
О скандировании на суде «Верым! Можам! Пераможам!» и байке «Баста»
«НН»: В 2020‑м уже не было шанса повторить трюк?
ЕА: Дело в том, что в 2010 году ко мне пришли, когда протест как таковой закончился. В 2020‑м же мы не могли прятаться, потому что мы участвовали в подготовке акций, активисты «Европейской Беларуси» сопровождали колонны до центра Минска, обеспечивали их звукоусилительной аппаратурой, флагами, координировали деятельность разных групп, делали много другой работы, о которой, думаю, еще рановато говорить. Наши люди были в дворовых командах, которые организовывали протесты в спальных районах.
Мы понимали, что если бы мы прятались, этого бы не поняли люди, которые к нам прислушались, которые за нами пошли.
Разумеется, мы делали все возможное, чтобы нас не задержали, но прятаться и игнорировать то, что происходит в Минске и других городах, мы не могли.
«НН»: Но и возможности, видимо, не было, потому что вам быстро вынесли дверь?
ЕА: Сначала мне заглушили связь — стало уже более-менее все понятно. На выламывание двери они где-то минуты 3‑4 потратили, насколько я помню.
Из-за того, что я не мог ни позвонить, ни написать, я просто допивал чашку кофе и перепроверял компьютер — после просто сломал винчестер на всякий случай.
Задерживали как надо: с оружием, человек 8-10. Первое, что я увидел — это дуло пистолета, направленное на меня, а потом — удар куда-то в плечо. Меня бросили на пол, и после я наблюдал только ступни гостей.
«НН»: Хочется спросить о вашем суде и том моменте, когда вы в клетке хором кричали «Верым! Можам! Пераможам!» и «Беларусь будзе вольнай». Вы договориться успели или это была импровизация? И прилетело ли вам за это что-нибудь после?
ЕА: Всех деталей я не помню уже, все же пять лет прошло. Помню, что мы увидели родственников, которых не видели девять месяцев. Это были эмоции. Но ведь также мы понимали, что людям, которые продолжают протестовать, нужна поддержка, потому что знали, что на свободе борьба идет. Ну и настроение было нормальное: если тебе семь лет дают — на тот момент это еще казалось большим сроком — значит, ты все делал правильно.
Никаких дополнительных наказаний для нас не было. Да и куда уже было хуже?
«НН»: По приезде в Вильню вы были в байке «Баста!» — она что, была с вами все пять лет заключения?
ЕА: Да, она все время ездила со мной от момента задержания (как она ездила, я не скажу пока что). Я планировал в ней выходить на свободу. В принципе, план почти так и сработал, и я в ней оказался на свободе, но, к сожалению, не в своей стране.
Часть политзаключенных, освобожденных 11 сентября. Фото: Денис Кучинский
«Огромное достижение 2020 года — это коренное изменение отношения к России»
«НН»: Никогда не было отчаяния, что вот вы с коллегами и против интеграции с Россией протестовали, и против ядерного оружия в Беларуси, а тут и Россия большее влияние на нас начала оказывать, и ядерное оружие снова разрешили? Якобы снова с нуля борьба за то же самое?
ЕА: Знаете, как говорят, самое темное время — оно же перед рассветом. И сейчас мы переживаем это темное время. Как когда-то переживала Польша во времена военного положения в 1980‑е после массовых протестов.
Огромное достижение 2020 года — это коренное изменение отношения к России в белорусском обществе. Сегодня, особенно после начала войны в Украине, иллюзий на ее положительное участие в демократизации Беларуси ни у кого не осталось.
Я это видел даже в колонии, мог оценивать по двум социальным группам — разные заключенные и сотрудники внутренних войск, которые нас охраняли. Первые могли говорить более откровенно, вторые могли свое отношение определенным образом показывать (не рассказываю подробно, чтобы тоже никому не навредить). И в общей массе было видно, что отношение к России у белорусов изменилось в худшую сторону.
Мы не начинаем с нуля. Много людей в тюрьмах, но тот миллион белорусов, который вышел на протесты в 2020-м, никуда не делся. Они остались — кто-то в Беларуси, кто-то за границей. Это то достижение, которое мы имеем, которого не было раньше. Даже в колонии и тюрьме я пересекался с заключенными, которые говорили о том, что они присоединились к сопротивлению благодаря примеру тех, кто боролся за свободу раньше. Меня в свою очередь всегда вдохновляли и эти люди, и все белорусы, которые сделали 2020 год, которые помогали политзаключенным и их близким, поддерживали, писали письма.
«НН»: Связывались ли с вами ваши соратники — Андрей Санников, в команде которого вы были в 2010-м, Ирина Халип, Наталья Радина? Спрашиваю к тому, что сейчас с их стороны большая волна критики Светланы Тихановской и команды. А вы в каком лагере?
ЕА: Да, многие мои друзья уже связались со мной, а кто-то еще свяжется. С Андреем Санниковым, Ириной Халип, Натальей Радиной, Дмитрием Бондаренко мы уже разговаривали и не один раз.
Вопрос о лагерях для меня непонятный.
Я прекрасно знаю, кто и как готовил 2020 год. К сожалению, уже тогда объединенный штаб, с которым мы вели переговоры, выступал против объявления забастовки, которая является обязательным элементом ненасильственного сопротивления в подобной ситуации, против санкций и давления на режим. Были бы эти составляющие в августе 2020 года, а может быть, еще раньше, после ареста Сергея Тихановского, Виктора Бабарико, Николая Статкевича, была бы другая совсем ситуация. Можно было добиться и их освобождения, и прекращения маховика репрессий. Сотни тысяч людей на улицах, общенациональная забастовка и сильное давление со стороны Запада — согласитесь, что шанс был.
Сегодня я понимаю, кто является лидером для белорусов. Я видел поступок Николая Статкевича. Человек, который сознательно, жертвенно, зная, что его ждет, зная, что его могут убить, совершил такой поступок, — это и есть лидер.
Что касается критики, то каждый, кто хочет быть политическим лидером, должен быть готов, что его будут критиковать. Здесь ничего страшного нет, это политическая жизнь. Какие-то мелкие обиды я не вижу смысла обсуждать. Люди в Беларуси ждут освобождения от диктатуры. Им тоже не интересно, кто на кого обиделся и из-за чего.
«НН»: Что, если той Беларуси мечты, за которую вы боретесь активно с 1996-го, на наш век так и не выпадет?
ЕА: Выпадет.
«НН»: Я правильно поняла, что вы собираетесь дальше оставаться в политике и активизме? Продолжите работу в рамках «Европейской Беларуси» или есть другие планы?
ЕА: Нужно время на то, чтобы оценить силы, возможности, ситуацию. Поэтому я сейчас не могу точно сказать, чем именно и как я буду заниматься. Но то, что я хочу вернуться в Беларусь, хочу, чтобы Беларусь была свободной, это было, есть и будет.